Сквозь ночь - [9]
Удар палкой заботил меня лишь постольку, поскольку надо было ухитриться не расплескать при этом баланду. Она готовилась из воды с чечевицей или горохом, чаще с чечевицей. О чечевице я знал только из библейской легенды. Мне лишь предстояло познать реальность поэтических преувеличений.
На черпак приходилось два-три десятка зерен. Я проглатывал все в полминуты, на ходу, а затем должен был мучиться, глядя, как Захар пирует. Он неторопливо выпивал жижу, а затем ел зерна, каждое в отдельности. Он накалывал горошину или чечевичину щепочкой, клал в рот и подолгу жевал, молча и сосредоточенно.
Йоги утверждают, что можно насытиться одним яблоком или орехом, надо лишь научиться жевать. Я так и не научился; думаю, что никто, даже Захар, жевавший по системе йогов, не выдержал бы и двух недель, если б нам не перепадало хоть что-нибудь на перегонах.
По сторонам дорог простирались сиротливые осенние поля. Если там встречалось что-нибудь съедобное, то не было силы, способной нас удержать. Конвоиры хлестали плетками направо и налево, били прикладами, открывали огонь — все было напрасно.
Оставляя убитых в изрытом, истоптанном поле, колонна шла дальше, хрустя кормовой свеклой, морковью или картофелем.
Однажды после такого налета меня нагнал исхудалый обросший человек в замызганной шинели, я с трудом узнал начфина Харченко.
— Послушай, у тебя нет морковки? — рассеянно спросил он. Кажется, он нисколько не удивился встрече.
Я дал ему морковку, он съел ее и проговорил:
— Я тебя не видел, ты меня не знаешь, понял? — И растворился, исчез среди других замызганных шинелей. Бедняга Харченко, мне очень хотелось спросить, получил ли он задание от Гитлера и какое.
Назавтра нам попались тыквы, они лежали в поле, будто поросята, посреди почернелой ботвы. Колонна ринулась туда, конвоиры бросили коней в галоп. Топот ног и копыт, крики, удары, выстрелы, и вот все загнаны обратно на дорогу, только один, забежавший чересчур далеко, не успел вернуться.
Это был паренек лет восемнадцати — девятнадцати, стриженный по-солдатски, в темно-серой стеганке и ботинках с обмотками. Он нес перед собой небольшую пятнистую тыкву, держа ее за черенок обеими руками. Он бежал изо всех сил к дороге, когда конвоир выстрелил в него из пистолета. Он сделал еще несколько шагов и медленно опустился, пал на колени, все еще держа тыкву обеими руками за черенок. Он стоял так среди разразившейся тишины и не отрываясь смотрел в глаза конвоиру, горячившему каблуками коня. Влажное бурое пятно медленно растекалось на его груди. Конвоир был солдат, рядовой вермахта, лет тридцати с виду. Быть может, он теперь нянчит внука и давно позабыл тот взгляд и фонтанчик темной крови, брызнувшей после второго выстрела.
Иногда бесстрашные бабы выносили к дороге сухари или хлеб; их мгновенно сбивали с ног, образовывалась свалка, конвоиры бесновались, наезжая на копошащуюся кучу. Захар выбрался из одной такой передряги с раскровененным носом, но улыбающийся. Он показал ладонь — там лежал кусок хлебного мякиша с оттиском крепко сжатых пальцев.
— Хорошая штука, да мало, — сказал я, проглотив свою долю. Это был единственный кусок хлеба за двадцать четыре дня.
Не знаешь, с чем труднее бороться, с голодом или жаждой, пока не испытаешь на себе. При виде воды колонна попросту теряла рассудок. Мы готовы были пить из грязной лужи, а нам не дали напиться даже из реки.
Это был какой-то приток Сулы или Удая, мы еще издали почувствовали, как пахнет водой, но нас к ней не подпустили. Орудуя плетками и стреляя, конвоиры гнали нас по шаткому мосту. Перила хряснули, трое свалились на середине, конвой остановил колонну; должно быть, они не видели никогда, как тонут люди. Теперь по крайней мере тем троим не хотелось пить.
За мостом было село, кудрявое полтавское село с белостенными хатами, с колодцами, полными студеной воды. Иные колодцы, как это бывает, стояли не во дворах, а снаружи, на улице. При виде таких колодцев по всей колонне проносилось: «Котелок у кого?», «Ремни давайте!»
На этот раз мы с Захаром дали ремни плечистому русоволосому солдату с непокрытой головой; он скрепил их пряжками, присоединил к своему ремню и метнулся к колодцу. Налетевший конвоир взмахнул плеткой. Солдат вернулся без котелка и ремней. Плетка рассекла ему кожу на кистях рук и на лице. Имя солдата было Андрей. Он усмехнулся и махнул рукой, когда Захар сорвал лист подорожника и велел ему приложить к щеке. Он держался теперь рядом, будто утонувшие ремни скрепили и нас.
В селе расположилась немецкая часть, во дворах под деревьями полно было машин, полураздетые немцы окатывали друг друга водой из колодцев. Какой-то офицер в отглаженных бриджах со спущенными подтяжками стоял в тени у плетня, заложив руки за спину. Солдат, стоявший рядом с ним, брал из вскрытого ящика пачки гречневого концентрата и подбрасывал вверх по одной штуке, как бросают мячик. Это был наш армейский концентрат, очень вкусный, разваристый, с жиром и поджаренным луком. Когда кто-нибудь из колонны подпрыгивал, чтобы поймать пачку, офицер вынимал из-за спины руку и огревал прыгнувшего хлыстом. Захар хотел было тоже прыгнуть, но Андрей удержал его.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».