Сквозь ночь - [112]

Под вечер он уезжает. Спустившись сверху со своим поцарапанным чемоданом, он долго прощается, а отец с матерью все уговаривают его.

— Ну что ты, Федор, — басит отец. — Нехорошо, право…

— Право же, нехорошо, Федор Васильич, пожили бы еще недельку, — меленько вторит мать. — Вы нас ничуть, ничуть не стесняете…

Они провожают его до калитки и долго машут руками. А вернувшись, видят, что Валерик горько плачет, сидя на ступеньке веранды.

— Ты чего это? — наклоняется к нему мать.

— Ни-ни-ничего, — захлебывается слезами Валерик.

— То есть как это ничего? — наклоняется и отец. — Ушибся, что ли?

— Не-не-нет, — горестно мотает он головой.

— Может, натворил чего-нибудь? Скажи правду, не бойся.

Он молча всхлипывает.

— Просто мальчику скучно, правда? — нежно говорит мать. — И спатки пора, набегался за день.

Подняв Валерика, она уводит его. Через час, наклонясь, она заботливо поправляет на нем одеяло. Мальчик спит, сдвинув брови, и прерывисто вздыхает во сне.

1956

ТАКОЙ ДЕНЬ

Семьдесят пять километров пришлось ехать попутной машиной. Шофер, белобрысый парень в кепке, повернутой козырьком назад, предложил Наташе место в кабине, но она отказалась и всю дорогу простояла с Андреем в порожнем кузове. Сидеть было не на чем. На ухабах машину сильно встряхивало, и огромный запасный скат угрожающе прыгал, гулко стуча по пыльному днищу. Они стояли, крепко держась за крышу кабины и молча, щурясь от встречного ветра, смотрели вперед, на вьющуюся в безбрежной степи дорогу.

У въезда в поселок, на развилке, шофер притормозил. Они соскочили.

— Не знаешь, где здесь сельсовет? — спросил Андрей и протянул шоферу надорванную пачку «Беломора».

— А шут его знает, — сказал шофер. — Я же не здешний.

Он взял замусоленными пальцами папиросу и добавил:

— Я сам с Одессы. А вы, ребята, откуда?

— Санжары, Полтавской области, — сказал Андрей. — Слыхал?

— Нет, — признался шофер. — Полтавчане. Галушники, значит?

— Галушники, да не все, — улыбнулась Наташа. — Лично я москвичка.

— Ну, это дело другое, — сказал шофер. — У нас, между прочим, тоже столичных много.

— Вы какого совхоза? — спросила Наташа.

— Девяносто второго.

— Соседи, — сказал Андрей.

— Рукой подать, — усмехнулся шофер. — По спидометру — двести пятнадцать.

— Пустяк, — сказала Наташа.

— Обратно скоро поедешь? — спросил Андрей.

— Часа через три, — сказал шофер. — А что?

— Подвезешь?

— Можно, — сказал шофер. — Я на Тогузаке тюфяки буду брать, спать которые. Так что обратно помягче будет.

Он хитро улыбнулся, подмигнул Наташе и, повернув кепку сломанным козырьком наперед, сказал:

— Говорил, садись в кабину, а теперь гляди, как напудрило, хлопцы любить не станут.

— Кому надо, полюбит, — нахмурилась Наташа и покраснела сквозь густой слой серо-желтой пыли.

— Какие вы все уверенные, — сказал шофер. Он пофырчал стартером и взглянул на часы. — Так в пятнадцать ноль ноль. Понятно?

— Понятно, — сказал Андрей.

— Ну, пока.

Он снова подмигнул Наташе, захлопнул дверцу и обдал их пахучим бензиновым облаком.

Андрей посмотрел вслед клубящемуся пыльному шлейфу и ослабил на шее галстук.

— Пошли, — вздохнула Наташа. — А то еще не обернемся…

Поселок таял в струящемся воздухе, подставив солнцу плоские саманные крыши. Босоногий мальчонка в танкистской фуражке стоял у камышового плетня, держа во рту палец.

— А ну, солдат, подойди! — позвал Андрей.

Мальчонка, не вынимая пальца, подошел, сосредоточенно глядя из-под нависшей фуражки раскосыми темными глазами.

— Не знаешь, где тут у вас сельсовет? — спросил Андрей.

— Ну что ты, — пожала плечами Наташа, — нашел у кого спрашивать.

Мальчонка вынул изо рта палец, оказавшийся значительно светлее всех остальных, и сказал:

— Пойдем покажу.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал, быстро шлепая маленькими босыми ногами. Фуражка на его голове деловито подпрыгивала.

— Куда разогнался? — крикнул Андрей.

Мальчонка оглянулся и пошел медленнее. Было видно, как ему трудно идти медленнее. Улица тянулась, и голые саманные домики казались все на одно лицо. Кривые березовые шесты — антенны торчали над крышами, на многих под проволочными метелками были прибиты скворечницы.

— У нас в Санжарах около каждой хаты садочек, — сказал Андрей.

Наташа ничего не ответила. Она шла, прикусив губу и глядя себе под ноги. Он покосился на нее и тихо спросил:

— Чего зажурилась?

Она молча пожала плечами и слабо улыбнулась. Андрей вздохнул. Мальчонка, оглянувшись на них, свернул направо и остановился у домика, крытого ржаво-красным железом.

— Ну, спасибо, солдат, — сказал Андрей. — Расти большой!

— Ладно, — сказал мальчонка и побежал обратно, придерживая на темени фуражку.

Они поднялись по ступенькам и прошли через сенцы в квадратную низкую комнату. Солнечный прямоугольник лежал на свежевымытом дощатом полу. Темнолицая женщина в подоткнутой юбке стояла, согнувшись над ведром, и отжимала тряпку.

— Вам кого? — спросила она, распрямившись и убирая со лба волосы тыльной стороной руки.

— Нам сельсовет нужно, — сказал Андрей, обводя глазами пустую комнату.

Стол, покрытый закапанной чернилами кумачовой скатертью, две скамьи, ходики, несгораемый сундучок… На стене, рядом с допотопным эриксоновским телефоном, плакат: старик, очень похожий на Джамбула, верхом на коне, держит в поднятой руке сберегательную книжку. Внизу что-то написано по-казахски.