Сквозь ненависть - к любви, сквозь любовь - к пониманию - [2]

Во второй части - в "Притче о муках нечестивцев" - действие переносится в 1940 год, из Украины в Россию. Аннушка - тоже сирота, как и Мария. И к ней тоже приходит Дан, Дан, которого уже немного состарили земные годы. Много злобных слов слышал Дан за своей спиной, - слова "произносились шепотом, а иногда и погромче, когда в горле была хмельная свобода". Разгул государственного антисемитизма еще только предстоял, но уже тогда так называемый "еврейский вопрос" в виде прямого оскорбления личности мог прозвучать на улицах прямо и с нескрываемой ненавистью. Ненавистью немотивированной - и оттого еще более страшной.

Особая сила, которой наделен Дан, - это возможность ставить преткновение злу и ненависти. Когда не выдерживает Даново сердце мистическая сила наказывает сей источник ненависти: алкоголик погибает прямо на улице! Алкоголик по имени Павлик, - автор вспоминает апостола Савла, который ранее, до преображения в Павла, был гонителем христиан. На похоронах Павлика Дан случайно - и не случайно, как всё в романе происходящее - встречает Аннушку, которой в результате всех перипетий предстоит стать матерью еще одного сына Дана.

Горенштейн удивительным образом сплавляет воедино высокий библейский стиль и низкую городскую, бытовую стилистику. Отсюда рождается особая музыка романа - виолончельная мелодия, полная муки и красоты, преодолевающей безобразие убогой советской действительности, унижающей человеческое достоинство. "Вечерело, но не было здесь вечерней тишины, какая случается зимой в поле при заходе солнца. В шуме и реве авиамоторов опускалось оно, в дрожании морозного воздуха. И увидел Дан опять меч, который тогда рассек над окровавленным морем кровавые тучи..." Сравним это описание с описанием толпы, принявшей Дана за мелкого воришку: "Народ смотрел на Дана с веселой ненавистью, как смотрят обычно на слабых врагов", - сравним, чтобы представить диапазон авторских возможностей. Но загадка мощи горенштейновского романа отнюдь не в стиле, вернее, не только в стиле. Загадка этой мощи - в рыдании, в плаче автора над неудержимой страстью своего героя, Дана, Дана Яковлевича, к русской женщине, олицетворяющей Россию, - любовью, плодоносящей разными плодами, и горькими, и ядовитыми, и прекрасными.

Неудержимой страстью - и неудержимой ненавистью со стороны. Постоянным, неизменным, угрюмым, сумрачным призраком сопровождает Дана не народ, нет, - иначе женщин Дана придется из народа исключить, - а подлость, гнездящаяся внутри народонаселения. (Впрочем, подлость эта не имеет исключений во всем, даже в так называемом цивилизованном мире, - просто там ей поставлены ограничения - увы, уже после Освенцима.) Фридрих Горенштейн пишет о невероятных страданиях, через которые проходила Россия в XX веке. Искалеченные физически люди часто были искалечены и морально. Автор - как и Дан - никого из моральных калек и инвалидов не оправдывает, но жалость к ним - после всех бед и несчастий - явно испытывает.

А уж если не нравственные уроды, а больные и убогие - здесь ни герой, ни автор не могут сдержать своей горечи и своего сочувствия. Чего стоит одна только убитая птичка - в блиндаже, где прятались дети с матерью, именно птичка стала жертвой вражеской артиллерии... Но и убогие, и дети тоже могут стать жестокими. Если время и обстоятельства ожесточают - трудно сохранить и тем более преумножить свою человечность. Дразнят детдомовские одинокую старуху Феклу "бабушкой Свеклой" - и та не остается в долгу, обзывая девочку "еврейской жидовкой". Вот она, "справедливость" XX века! Что у "нас", что у "них". "Немецкая национальная машина работала четко и дифференцированно. Кузьмина (директор детдома, оказавшегося на оккупированной территории. - Н.И.) увели в лагерь для пленных, крестьянку ударили прикладом и разбили ей в кровь лицо, Суламифь вывели из зоны, отведенной для славянской расы села Брусяны, отняли у нее жизнь и бросили тело в канаву, а Аннушку погрузили в товарный вагон, чтоб она в Германии научилась немецкой культуре и немецкому труду".

Но пусть не подумает читатель, что этот роман посвящен только зловещей истории XX века.

Главное, что побеждает в романе, - это любовь.

Она может быть и неправедной, прибегающей к хитростям, ловушкам, в результате которых гибнут люди, - но она высока и бессмертна. Именно так писал Шекспир о любовниках и злодеях, злодеях-любовниках, следует этой традиции и Горенштейн: недаром он ставит в эпиграфы романа изречение из Библии, цитаты из Пушкина и Шекспира.

Во всех пяти частях "Псалма", объединенных только присутствием героя, Дана, спор по сути идет о трех вещах: о любви, о христианстве, о шовинизме. И аргументами в этом споре являются человеческие истории - притчи. Горенштейн как художник дает фору любому мыслителю, у которого обязательно будет итоговый результат. У Горенштейна итога нет и быть не может - нельзя подвести итог развивающейся, сложной художественной системе, приоткрывающей, сцена за сценой, целый куст смыслов. Какой итог может быть тому, что он и она, русская и еврей, вопреки всему, не могут разомкнуть рук при тайной встрече - и поцеловаться не могут, чтобы не нарушить обморочной радости встреч? Какой итог можно подвести тому, что мать, влюбленная в возлюбленного дочери, изыскивает возможность удовлетворить свою страсть - и навсегда оторвать дочь от своей любви? И, наконец, родить от возлюбленного дочери?