Сквозь ад русской революции - [17]

Глава 8

Через две-три недели после отречения царя первая волна энтузиазма спала. Одни люди, увлеченные первыми успехами революции, начали спускаться на землю. Другие, которые просто удивлялись ей, вернулись к прерванным занятиям и пытались приспособиться к новым условиям. Снова стал вращаться маховик промышленности, заработал государственный механизм, жизнь входила в свою колею. Но, несмотря на внешнее успокоение, не хватало чего-то существенного и важного. В воздухе витала неопределенность.

Временное правительство приступило к выполнению своих функций с намерением разумно править в разумной стране и решительно подобрать разорванные концы нити там, где их бросил старый режим. Однако новая власть плохо представляла себе природу вооруженного восстания, никто не сознавал в ней потенциальных опасностей и грандиозности задач. Если бы некоторые из правителей обладали даром предвидения того, что произойдет, они бы не стремились возбуждать общественное мнение до опасного уровня.

Большинство населения было так поглощено открывающимися перспективами, что считало революцию благом. Внезапность переворота заставляла каждого остро воспринимать то, что происходит вокруг него, но оставаться совершенно равнодушным к всеобщему хаосу. Каждый день рождал новые дилеммы: инфантильные представления о свободе вступали в конфликт с чувством ответственности, высокие принципы сталкивались с неприкрытым эгоизмом, интеллект предпринимал тщетные попытки найти почву для взаимопонимания с глупостью. В России наступило время перебранки.

Нигде конфронтация не приняла таких масштабов, как в Петрограде. Крупнейший в России город, место пребывания правительства, руководящих органов политических партий, Петроград с его многочисленными заводскими рабочими и гарнизоном военного времени численностью около 200 тысяч солдат первым почувствовал новую тенденцию в массовом сознании.

Одной из самых актуальных проблем, стоявших перед властями, было восстановление дисциплины среди войск столицы, охваченных революционным энтузиазмом. Солдат, дислоцированных на безопасном расстоянии от линии фронта, война мало беспокоила. Будучи свидетелями краха государственного строя, они утратили видение конечной цели военной организации. Призывники усматривали в офицерах не технических экспертов, которые обладают военным опытом, а жестоких надсмотрщиков, преграждающих путь к свободе. Первым побуждением солдата становилось лишение офицера его дисциплинарной власти и ликвидация всех внешних признаков неравенства.

Борьба офицеров за сохранение своей власти составляла важную фазу революции. В мирное время, когда постоянная армия представляет собой всего лишь каркас военной организации, оценить в полной мере суть этой проблемы трудно. Однако в 1917 году практически каждый русский призывного возраста, который имел какое-то образование, был офицером. С другой стороны, солдаты представляли в целом необразованную массу, поэтому даже незначительные споры между сторонами становились проявлением классовой борьбы. Для образованных людей это был конфликт между законом и порядком, с одной стороны, и крушением национальной идеи и анархией — с другой. Но для служащего в армии крестьянина жизненно важным становился вопрос, ведет ли революция просто к смене власти, или она ведет к свободе на деле, а не только в теории.

С самого начала офицер был вынужден полагаться только на себя. Революция не освободила его от обязанностей, но лишила средств, с помощью которых можно было добиваться выполнения приказов. Воинский устав превратился в мертвую букву, а подчинение приказам зависело от подчиненного. Номинально армия продолжала действовать по своим законам. Главнокомандующий отдавал приказы командующим разных армий, которые в свою очередь спускали их нижестоящим инстанциям для исполнения. Но к концу марта в каждом армейском подразделении, от роты до дивизии, их личный состав избирал комитеты. Они относились к каждому приказу как к простой рекомендации, которую можно принять или отменить после дебатов или голосования.

Пока Временное правительство официально не вводило такой порядок, для изменения его, а также поддержания авторитета офицера не предпринималось никаких шагов. Вместо наказания за неподчинение кабинет министров счел целесообразным направлять в воинские части опытных ораторов, способных воздействовать на патриотические чувства и здравый смысл солдат, что в лучшем случае имело лишь временный эффект.

Один из самых жестоких ударов по престижу офицеров состоял в том, что убийства их соратников, совершенные в первые дни революции, никогда не расследовались. В некоторых случаях личности убийц были известны, но вместо уголовного преследования их превозносили как образцы революционной доблести. Вопиющий прецедент такого рода имел место в резервном батальоне Волынского гвардейского полка.

Во время мартовских уличных беспорядков офицер, командовавший батальоном, попытался удержать солдат в казармах. Его слова подействовали на подчиненных умиротворяюще, но, когда офицер повернулся, чтобы уйти, старший сержант одной из рот вытащил револьвер и убил его выстрелом в спину. Об убитом офицере, который выполнял свой долг, почти ничего не говорили, зато убийцу поздравили представители Временного правительства, а газеты представили его как «героя революции».