По утрам они ходят за молоком в деревню, через поле. Возвращаются не только с полным бидончиком, но еще и с букетом цветов. Когда-то поле было колхозным. Помню, росла там рожь, потом сеяли кормовые травы — люцерну да клевер — для колхозных коров. Теперь о колхозе лишь давняя память. На поле разливы розового кипрея, ромашки, местами — куртины зверобоя, горошка. Вот и возвращается малыш с ярким букетом.
— Деда, мы цветочков тебе принесли, — сообщает он. — К-а-сивые…
Потом приходит и проходит время купанья и время отдыха, когда мальчик спит, умаявшись. А потом снова звенит и звенит в соседском дворе; теперь уже до темна:
— Деда, я тебе помогать буду! Я твой помощничек! Тебе без меня трудно!
— Конечно трудно… — подтверждает дед.
У хорошего хозяина на своем подворье дел хватает. Нынче старик, какой уже день, занимается цоколем дома и отмосткой: просеивает на грохоте песок, месит раствор, заливает да затирает.
Мальчонка крутится рядом, вроде помогая, но больше, конечно, мешая.
— Измажется весь… — укоряет бабушка.
— Отмоется, воды много, — заступается дед.
— Я отмоюсь! — обещает внук. — Мы с дедом на речку пойдем!
Вспоминаю, как недавно еще судила округа: «А деду он вовсе не нужен. В таких годах, да с таким характером…»
Оказалось, что нужен. Сжились, теперь уже навсегда, старый да малый.
Такая вот жизнь…
Мой родственник, у которого я гощу, — человек далеко не чувствительный, прагматичный и строгий; но даже он, заслышав голос мальчика, теплеет лицом, роняет: «Егорка… Заговорил…» И отменились вечерние звуковые сигналы при подъезде к даче. Супруга его — тоже человек непростой — в субботние дни, отбывая на городской рынок, заходит к соседке, спрашивает: «Чего надо купить?» Покупает, привозит. Прежде такого не бывало.
Живет по соседству не больно людимая старуха. Ее любовь — уродливая, на мой взгляд, собака породы шарпей, которая дни напролет спит и спит; и большущая грядка огурцов, с которой хозяйка кохается дни напролет, укрывая, поливая и разговаривая: «Цветете, а не завязываетесь… Чего вам надо? Я вам все предоставила». Родная дочь приезжает к ней редко. Суровая старуха.
И вдруг с удивлением слышу, словно не ее, такой мягкий голос:
— Чего не приходили вчера? А? Егорка? Я и крапиву посекла у калитки, не будет тебя теперь кусать. — В голосе ее нет упрека, лишь огорченье. — Ждала вас, ждала…
— Мы купались! — звонко отвечает мальчик, и бабушка вторит ему, что-то объясняя соседке.
— Нынче буду ждать. — Это новое приглашенье. — Приходите. Вечера длинные. Сидишь да сидишь…
Вечера нынче долгие, светлые. Но месяц июль понемногу уходит, скоро конец ему. Уже рядом — август. Лето жаркое, но после Ильина дня в эти края придут холодные ночи, остынет вода. Нынешнее лето не будет долгим. Скворцы, подняв на крыло молодых, сбились в шумные стаи, оставив людские селенья. Теперь они кормятся в полях. Лишь в нашем невеликом дачном поселке поет и поет скворушка — ясноглазый, загорелый мальчонка. Поет и поет на радость всем.
