Скверна - [46]

– Держать твой корабль, – ответила ему Бетула. – Не бойся, я не выхвачу из твоих рук штурвал. Я буду держать твой корабль целиком. Ведь он деревянный? Тогда это мое дело! И мне не привыкать ходить под себя. Что такое два-три дня? Ерунда. К тому же здесь чисто, море и умывает, и подмывает! Не так ли? А когда захочется облегчиться тебе, Моллис, я отвернусь. Обещаю!

И началось…

Может быть, Бетула говорила что-то еще, разобрать нельзя было ни слова. Даже то, что орал, а потом хрипел Моллис, нельзя было разобрать. Хотя что там было разбирать? Капитан орал от боли, когда было больно его кораблю, то есть орал почти безостановочно. Орал, когда переломился руль. Орал, когда заскрипела сначала первая мачта, а потом главная. Орал, когда начала трескаться обшивка судна и вода хлынула через щели в трюм. Хрипел, когда обрушилась часть кормовой надстройки. Орал, порой захлебываясь от перекатывающихся через капитанский мостик валов. Но руль, который обломился, продолжал удерживать волну. И передняя, и главная мачты так и не упали, хотя и скрипели нещадно. И вода перестала поступать в трюм, Игнис спускался к течи, и сам нашел там вместо воды какую-то жирную зеленую траву, и увидел вместо разошедшихся досок потеки смолы на стыках. И корма не рухнула окончательно, хотя и не держалась вовсе. А Бетула сидела, упершись пальцами в палубу, и только открывала рот, как выброшенная на берег рыба. И принц носил и носил ей воду, и она пила, а когда он смотрел на ее руки, ему казалось, что пальцы девушки стали корнями и вросли в палубу…

…Ураган закончился ранним утром четвертого дня. Завершился внезапно Вроде бы и буря еще неистовствовала, но ветер уже не шумел, только черные волны, которые светлели на глазах, продолжали раскачивать горизонт, а потом и они успокоились. И наступили тишина и покой. Лишь легкий ветерок продолжал тянуть мягко, но настойчиво. Тянуть туда, куда нужно. С юго-запада на северо-восток.

Команда вывалилась на палубу, начала расползаться по местам, ставить паруса, и не прошло и часа, как «Белый» уже летел над легкой зябью, и Шупа прилаживал к плечу хитрое устройство и направлял его на пробившееся сквозь облака солнце. И капитан Моллис осторожно открывал трюм, чтобы увидеть страшное или совсем наоборот. А Игнис сидел напротив Бетулы, распускал узлы на ее животе и одновременно пытался все еще напоить ее пресной водой. А она пила, следила за его пальцами, хихикала, когда он касался ее ребер, жмурилась, заостряя нос и превращая глаза в пучки стрелок.

– Ты думаешь, что она тебя помнит?

– О ком ты? – не мог понять Игнис.

Веревки на ее теле опали, но туловище оказалось перетянутым несколькими плетями лиан, хотя пальцы не вросли в палубу, нет. Но корни вокруг главной мачты горбились. И смола стекала по ней. Какой-то моряк на снастях уже поминал демонов, вывозившись в смоле. Игнис достал нож.

– Нет, – она прикоснулась ладонями к древесным петлям, и те ослабли и уползли.

– О чем ты? – повторил Игнис.

– О девочке, – она положила руку ему на руку, закрыла глаза, подняла лицо к небу. – Ее зовут… Ина? Гина? Регина? Она близка мне по крови… Прайдка по матери. Ведь так? Даже дочь королевы! Королевы Раппу? Ты не можешь выкинуть ее из головы… Нет, ты не пытаешься выкинуть ее. Как будто не думаешь о ней, но думаешь постоянно. Она живет в тебе. И если не дает о себе знать, ты забываешь о ней. Снаружи забываешь, а внутри думаешь только о ней… Думаешь, она любит тебя?

– У меня не было возможности спросить, – прохрипел Игнис. – Я хотел… собирался… но…

– Но провалился в топь… – наклонилась вперед Бетула.

– В топь? – не понял Игнис.

– В грязную, мертвую, вонючую топь, – прошелестела Бетула. – Сам ее накопил, придумал и провалился…

– Наверное, – пожал плечами Игнис. – Но… я справился.

– Может быть, – кивнула Бетула. – Но пока ты жив, не зарекайся. Ты будешь счищать эту грязь с себя всю жизнь, и тогда, когда даже запаха ее не останется. Это навсегда. И она захватит тебя, если ты остановишься хоть на день.

– Пусть, – согласился Игнис. – Буду счищать.

– Попробовал бы ты не согласиться, – хихикнула Бетула.

– Что это? – посеревший Моллис забрался на мостик и замер у корней, которые, как только теперь понял Игнис, не мачта выпустила из себя, а вырастил сам корабль, чтобы оплести и удержать мачту.

– Это корни, – предположил Игнис. – Или древесная лиана.

– И на передней мачте, – чуть ли не со слезой простонал Моллис. – И корма наполовину сплетена из таких корней, и руль! И доски, это главное, доски! Они целые!

– Целые? – не понял Игнис.

– Они срослись! – прохрипел Моллис. – Мои борта теперь – это две огромных, пусть и тонких доски! Одна справа, другая слева! Они соединены так, что этот корабль может не только плавать, он может воду перевозить! Ее можно просто наливать в трюм! И шпангоуты все в узлах! Они как руки! Что ты сделала с «Белым», девочка?

– Я оживила его, – зажмурилась Бетула. – Теперь он не просто сооружение из мертвых досок и бревен. Он живой. Он теплый, и он дышит. И все понимает. И любит тебя, капитан. И твоих моряков. И будет хранить тебе верность, пока ты будешь хранить ее. Только сберегай его от огня и чужих топоров. Тогда он сам станет затягивать свои раны и сам станет искать нужную тебе волну. Лишь одним я тебя огорчу. Никакая мерзость не задержится на твоем корабле. И даже если ты захочешь перевезти на нем поганого пленника, он задохнется. Увы!