Скрюченный домишко - [48]

Мой взгляд наконец добрался до Софии. Она стояла у камина, прямая, прелестная, задрав решительный подбородок, но глаза смотрели спокойно. Только что она стала обладательницей огромного состояния, а я, наблюдая за ней, думал лишь о том, в каком одиночестве она вдруг оказалась. Между нею и ее семьей выросла преграда. Отныне ее не преодолеть. Я чувствовал, что София это знает и, как всегда, не уходит от реальности. Старый Леонидис взвалил тяжкое бремя на ее плечи – сам он это сознавал, и ясно, что это понимает София. Он верил, что у нее достанет крепости в плечах, чтобы вынести ношу, но сейчас мне было ее невыносимо жаль.

Она до сих пор не произнесла ни слова – впрочем, пока у нее не было для этого возможности. Однако скоро ей все равно придется что-то сказать. Уже сейчас я ощущал скрытую враждебность к Софии, которая всегда пользовалась любовью всей семьи. Даже в сценке, так изящно разыгранной Магдой, я уловил легкую недоброжелательность. А сколько еще подводных течений, которые пока не успели выйти на поверхность.

В очередной раз прочистив глотку, мистер Гейтскил произнес четкую, хорошо взвешенную речь.

– Позвольте мне поздравить вас, София, – сказал он. – Вы теперь очень богатая женщина, но я не советовал бы вам делать… кх, кх… никаких опрометчивых шагов. Я могу дать вам столько наличных, сколько требуется для текущих расходов. Если вы захотите обсудить свои дальнейшие планы, я буду рад сделать все от меня зависящее и дать вам компетентный совет. Договоритесь со мной о свидании в Линкольнз Инн,[10] после того как на досуге все обдумаете.

– А Роджер? – не преминула напомнить Эдит де Хевиленд.

Мистер Гейтскил тут же перебил ее:

– Роджер пусть сам позаботится о себе. Он взрослый человек, кх… кх… ему пятьдесят четыре, если я не ошибаюсь, и Аристид Леонидис был совершенно прав. Роджер не бизнесмен и никогда им не будет. – Он посмотрел на Софию. – Даже если вы снова поставите на ноги фирму ресторанных услуг, не тешьте себя надеждой, что Роджер будет успешно ею руководить.

– Мне бы и в голову не пришло снова поставить на ноги фирму, – сказала София.

Это была первая фраза, которую она произнесла. Тон был деловой и решительный.

– Это была бы большая глупость, – добавила она.

Гейтскил бросил на нее взгляд из-под бровей и чуть заметно улыбнулся. Затем он попрощался со всеми и вышел из комнаты.

Некоторое время все молчали, не сразу осознав, что они остались одни в семейном кругу.

Филип сказал сухо:

– Я должен вернуться в библиотеку. Я и так потерял массу времени.

– Папа. – Голос Софии прозвучал неуверенно, почти умоляюще.

Филип обернулся.

Я почувствовал, как она вздрогнула и отшатнулась, когда на ней остановился холодный, враждебный взгляд отца.

– Ты уж прости меня за то, что я тебя не поздравил, – сказал он. – Но это был для меня своего рода удар. Никогда бы не поверил, что мой отец мог так меня унизить – мог пренебречь моей бесконечной преданностью ему… да, именно преданностью.

Впервые живой человек прорвался через толстую оболочку ледяной сдержанности.

– Господи боже мой, как мог он так со мной поступить? – горько выкрикнул он. – Он всегда был несправедлив ко мне… всегда.

– Нет, Филип, нет! Ты не должен так думать, – испуганно воскликнула Эдит де Хевиленд. – Не считай, что это еще один способ оскорбить тебя. Это не так. Когда люди стареют, они тянутся к молодому поколению, и это естественно. Уверяю тебя, дело только в этом… а кроме того, у Аристида ведь было особое коммерческое чутье. Я не раз слышала, как он говорил, что две доли в налоге на наследство…

– Он никогда не любил меня. – Голос понизился до хрипа. – Всегда только Роджер и Роджер. – Какая-то странная злоба вдруг исказила красивые черты. – Хорошо, что отец хотя бы понял, что Роджер дурак и ничтожество, и его тоже не включил в завещание.

– А как же я? – спросил Юстас.

Я почему-то почти совсем забыл о Юстасе и только сейчас увидел, что он дрожит от переполнявшего его возмущения. Лицо стало багровым, а в глазах, мне показалось, были слезы. Голос дрожал, в нем появились истерические нотки.

– Это позорище! Настоящее позорище! – закричал он. – Как дед мог так поступить со мной? Как он смел? Я его единственный внук. Как смел он обойти меня ради Софии? Это нечестно. Ненавижу его! Ненавижу! Никогда в жизни не прощу его, гнусный старый тиран. Я хотел, чтобы он умер. Я хотел уйти из этого дома. Хотел сам распоряжаться собой. А теперь я должен терпеть унижения и придирки от Софии, теперь все из меня будут делать дурака. Скорее бы мне умереть…

Голос его сорвался, и он бросился вон из комнаты.

Эдит де Хевиленд возмущенно прищелкнула языком.

– Никаких сдерживающих центров, – сказала она.

– Я понимаю его чувства, – заявила Магда.

– Я в этом не сомневаюсь, – ледяным тоном ответила Эдит де Хевиленд.

– Бедный мой мальчик! Пойду посмотрю, что с ним…

– Постойте, Магда… – Эдит де Хевиленд поспешила за ней.

Голоса их вскоре затихли.

София продолжала смотреть на Филипа. И мне почудилось, что в ее глазах была мольба. Но если и была, то она осталась без ответа. Филип холодно посмотрел на дочь – он уже полностью владел собой.