Скрюченный домишко; День поминовения - [24]

– Он страдал глаукомой. Разумеется, для чтения он надевал очки.

– В тот вечер он был в очках?

– Конечно. И не снимал до тех пор, пока не подписал завещания. Я правильно говорю?

– Абсолютно, – подтвердила Клеменси.

– И никто – все в этом уверены? – никто не подходил к столу до того, как он подписал бумагу?

– Я в этом не уверена, – Магда возвела глаза кверху. – Если бы мне удалось сейчас сосредоточиться и представить себе всю картину…

– Никто не подходил, – твердо сказала София. – Дед сидел за столом и ни разу не вставал.

– Стол стоял там же, где сейчас? Не ближе к двери, или к окну, или к драпировке?

– Там же, где стоит сейчас.

– Я пытаюсь представить себе, каким образом могла произойти подмена, – проговорил Тавернер. – А подмена явно имела место. Мистер Леонидис находился под впечатлением, что подписывает документ, который только что читал вслух.

– А подписи не могли быть стерты? – подал голос Роджер.

– Нет, мистер Леонидис. Следы остались бы. Существует, правда, еще одна вероятность: это не тот документ, который мистер Гейтскил послал мистеру Леонидису и который тот подписал в вашем присутствии.

– Исключено, – запротестовал адвокат. – Я могу поклясться, что это подлинник. Наверху в левом углу имеется маленький изъян – он напоминает, если дать волю воображению, крошечный аэроплан. Я его заметил тогда же.

Члены семьи обменялись непонимающими взглядами.

– Чрезвычайно странное стечение обстоятельств, – проговорил мистер Гейтскил. – Совершенно беспрецедентный в моей практике случай.

– Невероятно, – проговорил Роджер. – Мы все были там. Этого не могло произойти.

Мисс де Хевиленд сухо кашлянула:

– Какой смысл твердить «не могло», когда это произошло. Меня интересует теперешнее положение дел.

Гейтскил немедленно превратился в осторожного стряпчего.

– Теперешнее положение дел нуждается в самой точной оценке. Этот документ, разумеется, аннулирует все прежние завещания. Налицо многочисленные свидетели, видевшие, как мистер Леонидис подписывал то, что с чистой совестью считал своим завещанием. Гм. Крайне интересно. Настоящий юридический казус.

Тавернер взглянул на часы:

– Боюсь, я задержал вас и отвлек от ленча.

– Не разделите ли вы его с нами, старший инспектор? – предложил Филип.

– Благодарю вас, мистер Леонидис, у меня свидание с доктором Греем в Суинли Дин.

Филип повернулся к адвокату:

– А вы, Гейтскил?

– Спасибо, Филип.

Все встали. Я как можно незаметнее подошел к Софии:

– Уйти мне или остаться?

Мой вопрос до смешного походил на название викторианской песни.

– Я думаю – уйти, – отозвалась София.

Я поспешил выскользнуть из комнаты вдогонку за Тавернером. И тут же наткнулся на Жозефину, которая каталась на обтянутой байкой двери, ведущей в хозяйственную часть дома. Она явно пребывала в отличном расположении духа.

– Полицейские – дураки, – заявила она.

Из гостиной вышла София:

– Что ты тут делаешь, Жозефина?

– Помогаю няне.

– Ты, наверное, подслушивала.

Жозефина скорчила гримасу и исчезла.

– Горе, а не ребенок, – заметила София.

11

Я вошел в кабинет помощника комиссара Скотленд-Ярда в тот момент, когда Тавернер заканчивал свое повествование о постигших его неприятностях.

– И вот извольте. Я всю эту компанию, можно сказать, наизнанку вывернул и что выяснил? Ровным счетом ничего! Ни у кого никаких мотивов. Никто в деньгах не нуждается. А единственная улика, говорящая против жены и ее молодого человека, – то, что он смотрел на нее влюбленным взглядом, когда она наливала ему кофе.

– Ну, будет вам, Тавернер, – сказал я. – У меня есть кое-что получше.

– Ах так? И что же, позвольте спросить, вы такого узнали, мистер Чарльз?

Я сел, закурил сигарету, откинулся на спинку стула и тогда только выложил свои сведения:

– Роджер Леонидис и его жена намеревались удрать за границу в следующий вторник. У Роджера произошло бурное объяснение с отцом в день смерти старика. Старший Леонидис обнаружил какие-то его грехи, и Роджер признал свою вину.

Тавернер побагровел.

– Откуда вы все это, черт побери, выкопали? – загремел он. – Если это идет от слуг…

– Нет, не от слуг, а от частного сыскного агента.

– Кого вы имеете в виду?

– Должен сказать, что, в соответствии с канонами лучших детективов, он, или, вернее, она, или, еще лучше, – оно положило полицию на обе лопатки. Я также подозреваю, – продолжал я, – что у этого агента имеется и еще кое-что про запас.

Тавернер раскрыл было рот и тут же закрыл его. Он хотел задать так много вопросов сразу, что не знал, с чего начать.

– Роджер! – выговорил он наконец. – Так, значит, это Роджер?

Я с некоторой неохотой поделился с ними новостями. Мне нравился Роджер Леонидис. Я вспомнил его уютную комнату – жилье общительного, компанейского человека, его дружелюбие и обаяние, мне претила необходимость пускать по его следу ищеек правосудия. Имелся, конечно, шанс, что вся полученная от Жозефины информация недостоверна, но, по правде говоря, я так не думал.

– Значит, все идет от девчушки? – спросил Тавернер. – Это дитятко, кажется, подмечает все, что творится в доме.

– Обычная история с детьми, – небрежно проронил отец.

Преподнесенные мною сведения, если считать их верными, изменили наш взгляд на ситуацию. В том случае, если Роджер, как с уверенностью утверждала Жозефина, «прикарманил» средства фирмы, а старик про это прознал, стало жизненно необходимо заставить замолчать старого Леонидиса, а потом покинуть Англию до того, как правда выплывет наружу. Возможно, Роджер какими-то махинациями дал повод к уголовному преследованию.