Скрытое пламя - [55]

— Что не даёт ему права вести себя так, как повёл он, — встаёт на мою защиту Эмили. — Дело касалось не его, Райдер. Сегодняшний вечер принадлежал СиСи и ее карьере.

— Извини, Эм, но тут ты ошибаешься. То, что произошло, имело отношение к нему, — возражает Райдер. — Вы двое не понимаете. Вам это не дано, потому что вы росли с подобными козлами. С вами никогда не обращались так, словно вы недостаточно хороши, чтобы дышать тем же воздухом, что и они. Я знаю, каково это, и, если Гейб до этого не знал, что это такое, теперь, чертовски уверен, он в курсе.

— Он прав, — подходя ко мне, добавляет мама. — Я не оправдываю Гейба, ему следовало лучше справиться с ситуацией, но, уверена, ему очень больно.

Так и есть. Боль в его глазах, когда он выскочил - взгляд, который я никогда не забуду.

— То, как Виктор обращался с ним, было совершенно неуместно.

— Да, это так, — соглашаюсь я. — Я злюсь и на него тоже. Но я бы разобралась с этим. Я бы никогда никому не позволила относиться к нему таким образом. Он даже не дал мне шанса.

У мамы грустное лицо, когда она подходит и обнимает меня за плечи.

— Просто дай ему немного времени остыть, дорогая. Уверена, он поймет, что совершил ошибку.

Я качаю головой, чувствуя неуверенность.

— Не знаю. Может быть, в конце концов, мы и правда разные.

Доводы кажутся слабыми даже для меня. Мы не слишком разные, когда смеемся вместе или прикасаемся друг к другу. Когда мы вдвоем, все кажется очень даже правильным.

— Посмотрите на нас с Райдером, — говорит Эмили, глядя на своего мужа. — Мы вышли из разных слоев, и заставили все это работать. Если он заботится о тебе так, как я думаю, он вернется, CиCи.

Хотела бы я чувствовать такую же надежду, какую чувствуют они, потому что даже сама мысль о том, что я больше не увижу его, причиняет мне боль.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРИ

Гейб

Непрерывный стук пробуждает меня от мучительного сна. Едва приоткрываю глаза, прежде чем зажмуриться, яркий солнечный свет приносит мне головную боль.

Напиваться в течении двух ночей - не очень хорошая идея, особенно учитывая, что это не помогло облегчить тяжесть в груди или стереть болезненные воспоминания, которые появились с тех пор, как нарисовался этот ублюдок.

А еще образ прекрасной женщины, от которой я ушел прошлой ночью. Именно это воспоминание преследует меня чаще всего.

Когда стук продолжается, я заставляю себя встать с кровати и неуклюже натягиваю джинсы и футболку, прежде чем спуститься вниз. К тому времени, как добираюсь до двери, я вынужден прижать руку к стене, чтобы успокоиться, пол под ногами дрожит.

Пока я тянусь к ручке, проблеск надежды появляется в груди, и я молюсь, что там окажется единственная женщина, о которой я не могу перестать думать. Проблеск исчезает, когда я открываю дверь и обнаруживаю маму.

— Mijo, — приветствует она меня шепотом. Видя опустошение на ее лице, пока она стоит на моих передних ступенях, я засовываю раздирающие меня эмоции подальше. — Я звонила тебе.

— Я был занят.

Пытался напиться до беспамятства и забыть последние пару дней жизни. Оказывается, никакое количество алкоголя не способно помочь забыть те чувства, что бушуют во мне.

— Могу я войти? — спрашивает она.

Последнее, чего я хочу, это выяснять с ней отношения, потому что тогда мне придется поговорить о нем, что я делать не намерен. Я хочу притвориться, что его не существует, так, как я и поступал последние пятнадцать лет. Однако, когда я смотрю на женщину, которая подарила мне жизнь, я не могу отказать ее просьбе.

Отхожу в сторону, позволяя ей войти, а затем прохожу и сажусь на диван, потому что меня мутит. Откидываю голову назад, закрываю глаза, пока пытаюсь собраться с силами.

Подушка рядом со мной падает, когда мама садится на диван. Она тянется ко мне и поворачивает мое лицо так, чтобы видеть его.

— Ты ужасно выглядишь.

Я открываю глаза, встречаюсь с ней взглядом.

— Вот что делает с людьми предательство.

Боль искажает ее лицо.

— Я не предавала тебя, mijo.

— Именно так и казалось, когда мне сказали уйти, чтобы он мог остаться.

— Что было ради твоей же безопасности. Ты был ужасно зол, — шепчет она.

— Чертовски верно, был, и у меня есть полное право злиться.

— Да, так есть, но тебе нужно научиться контролировать свой нрав. Он будет поглощать и разрушать тебя, если ты позволишь. Он может уничтожить все вокруг тебя, включая тебя самого.

Моя челюсть напрягается, когда я борюсь с желанием поспорить, но не могу. В конце концов, из-за своего нрава я потерял единственную девушку, которую любил.

— Ты позволила ему находиться в нашем доме, ма. Почему ты так поступила?

— Потому что я хотела услышать то, что он должен был сказать.

— Кому какое дело до того, что он должен был сказать?

— Мне! — парирует она. — Я заслуживаю объяснения того, что он сделал, Габриэль, даже если они непростительны. Все мы заслуживаем.

— Никакие его слова не способны отменить нанесенный им ущерб. Зачем вообще давать ему шанс?

— Потому что мне нужно успокоение, — еле слышно произносит она. Слезы, которые она пыталась удержать, начинают течь по ее лицу. — Даже после всех этих лет я все еще люблю его.

Каждая мышца в моем теле напрягается, недоверие поражает меня.