Скрытая биография - [29]

На стене кабинета висела огромная карта крупного масштаба. Бросая украдкой на нее взгляд, я заметил синие линии, тянувшиеся от Риги в глубь нашей территории. Они совпадали с маршрутами самолетов-разведчиков, которых мы перехватывали в зоне железной дороги Череповец – Тихвин – Волхов – Ленинград. Я представил, что бы со мной сделала эта штабная разведка, если б знала, что перед ними один из тех, кто уничтожал столь дорогие для них, специально подготовленные экипажи и машины.

Дней десять держали меня в одиночной камере. Думая о побеге, я старался сохранить «форму»: прыгал, приседал, отжимался руками, много ходил по камере, не давая расслабляться организму.

Вскоре меня перевели в концлагерь под Ригой, где находились военнопленные разных родов войск. Давно уже у меня отобрали летную одежду – облачение состояло из какой-то рванины. Все узники носили разноцветное тряпье, многие страдали от запущенных, загнивающих ран…

В апреле 1943 года меня вывезли из этого лагеря, и я с двумя конвоирами оказался на улицах города Лётцен в Восточной Пруссии. Меня подвели к высокой белой кирпичной, похожей на крепостную, стене с прилепившейся к ней часовенкой. Конвоир нажал кнопку звонка – открылось окошко. Конвоир подал документ, и нас впустили.

Изнутри было видно, что стена кольцом охватывает огромную чашу с травянистым покровом, на дне которой стоят длинные бараки и двухэтажное здание. Поверх стены на разных расстояниях возвышались деревянные вышки с часовыми.

По крутой узкой лестнице длиной метров в двадцать пять меня провели вниз к двухэтажному зданию. В нем – казарменное помещение с несколькими рядами коек в два этажа. К конвоиру вышел офицер, говоривший по-русски, и указал мне койку. Окружающие усадили меня на скамью и наперебой стали расспрашивать. Это были наши пленные.

Вскоре меня пригласили в комнату, где за столом сидел офицер, на рукаве мундира которого была эмблема с крупными буквами «РОА». Офицер на чистом русском языке предложил мне сесть.

Как я потом узнал, это был майор Сахаров, представитель штаба «Русской освободительной армии» (РОА) генерала Власова.

Офицер пояснил, что мне представляется возможность вступить в РОА с сохранением офицерского звания и соответствующих привилегий.

– Подумайте. Когда примете решение, заполните это заявление. – Офицер протянул отпечатанный бланк, где требовалось только заполнить графы и поставить подпись.

Так я оказался в вербовочном лагере, но становиться предателем я не собирался. Об этом решил сразу не заявлять – верил в возможность побега и ждал случая.

На другой день сюда привезли еще одного летчика-истребителя – Колю Добрина. Мы быстро нашли общий язык и подружились. «Мы летчики, идти в пехоту не желаем!» – таков был наш ответ на вопрос: «Почему не подписываете заявления?»

Мы надеялись, что, не добившись толку, нас долго держать здесь не будут. А пока заучивали немецкие слова в надежде, что это пригодится. В отведенное время нам разрешалось выходить и прогуливаться возле здания. За нами наблюдал солдат и не разрешал подходить к баракам, где размещались военнопленные французы.

На первом этаже нашего здания были помещения, куда запрещалось входить. Однажды любопытство взяло верх, и мы с Колей вошли. В маленькой комнате лежал весь в бинтах человек. Он обрадовался нашему появлению и приподнялся. Мы разговорились.

Это был начальник штаба Брянского партизанского соединения Виктор Гоголюк. Из окружения его вывозил на самолете У-2 летчик Евгений Кирш. В тумане над передним краем немецкой обороны их самолет был сбит. Раненого Виктора привезли сюда. Он быстро разбинтовал ногу, и под бинтом мы увидели орден Ленина и два ордена Красного Знамени. Мы поделились своими планами на побег. Виктор одобрил, пожелал удачи и советовал все хорошо продумать. На всякий случай сообщил нам свой московский адрес.

Нашу беседу прервал ворвавшийся солдат. Бранясь, он вытолкал нас в коридор.

Однажды, прогуливаясь, мы увидели спускавшихся по лестнице вниз наших военнопленных. Они примостились на травке. Им принесли из склада немецкую одежду. Пленные переодевались и обретали вид немецких солдат.

– Это что ж, теперь пойдете против своих? – спросил я.

– Что ты, браток! Какие из нас солдаты? Мы еле на ногах стоим, разве не видишь? Вот поправимся, дадут оружие, а потом посмотрим, что нам делать!

Я спросил, откуда их привезли.

– Рыли под Берлином глубокие рвы. Кто ослаб, того прикалывали прямо в траншеях! Оттуда и привезли…

Разговор наш прервался – нас отогнали конвоиры.

Неожиданно меня разлучили с Колей Добриным и отправили в лагерь под Кенигсбергом. Ограждение лагеря было хилое: на тонких столбах в один ряд болталась колючая проволока. Ходившие вдоль нее два немецких солдата были калеки. Один хромал, у другого виднелся бинт из-под пилотки. Преодолеть такую ограду ничего не стоило. Внутри лагеря было несколько бараков, снаружи – штабной домик, караульное помещение и гараж.

В штабе конвоиры передали меня администрации лагеря. В небольшом кабинете со мной разговаривали два ефрейтора на чистом русском языке. Один – Додонов, второй назвался Алексом. Немцы предложили им работать при штабе лагеря, и они согласились. В их обязанность входила регистрация прибывающих пленных, заполнение анкетных данных. Жили они в караульном помещении, но им разрешалось ночевать в штабе. Лагерь принадлежал авиационному военному ведомству, начальником лагеря