Скрипящее колесо Фортуны - [14]

Плюнуть бы, что ли!

Я стал не нужен. Почему? А зачем нужен был?

Пожаловаться? Куда? На кого?

Прибегу в местком: незаконное понижение зарплаты, то да се… Да, скажут, незаконное, но где, собственно, вы служили? Это, скажут, не по нашей части, вот путевочку горящую, ежели охота есть, — пожалуйста, или очередь на ясли — поможем, а со службой по совместительству сами разбирайтесь.

Опять же, к прокурору загляну. Очень, скажет прокурор, любопытная история, грубое нарушение, грубое, сочувствую… А не завести ли на вас, гражданин Ларцев, симпатичное уголовное дельце в блекло-голубой папочке, не выяснить ли источники ваших сверхдоходов?

Или к Наташе… Лечиться тебе надо, усмехнется Наташа. Всю жизнь ты мечтал простые вещи в сложные превращать — домечтался, чего ж еще? Жил со своими планами, на большее не хватало. Проектировал путь, на который никогда и не вступишь, а другие не только воображали — шли, шаги делали, свое искали и отстаивать его не стеснялись… Игорь, например, с обидой вставлю я. Хотя бы, отрежет Наташа. И отвернется.

И тогда поехал я к Машеньке. Рвал траву, носил воду в ржавой консервной банке, пытался посадить нелепые «анютины глазки», купленные у входа на Северное.

Плутаю, Машенька, говорил я, не в конвертах счастье, но они-то, чего нам так не хватало, не хватало, чтобы ты вечно не опаздывала в свою контору, не носилась наперерез трамваям… Но Маша молчала.

Я думал — так очищусь, смогу воспарить над тем, что Игорь в одном из своих стишков назвал: не жизнь, а вертушка дней на проходной существования. Думал — очищусь, а Машенька молчала. Не было прямой связи с потусторонним миром, и с ним тоже. Было обычное загородное кладбище, с ухоженными и заброшенными могилами, были тихие старушки, и дул прохладный ветер. Пальцы мои, испачканные землей, теребили случайную травинку, и вместо воспарения душа требовала чего-нибудь крепленого.

Черт знает как — такое необъяснимо — оказался я в забегаловке с цветочным названием и вместе с ушастым парнем по имени Коля стал пить пиво внакладку. Глотал бурду, на диво логично и популярно объясняя ему, что причины и следствия могут выступать в иной взаимосвязи, и их множество нетрудно по-иному упорядочить, снабдить необычной структурой, и тогда… Коля на редкость хорошо меня понял — похожую теорию он недавно развивал перед своим участковым, но лейтенант оказался дубок-дубком и в причинной петле «чернила» — неприятности занял слишком однолинейную позицию. Рассказывал Коля что-то в этом роде, и взаимопонимание наше стремительно возрастало, утешало и поддерживало меня и снова возрастало. Потом начался дождь, и Коля растворился в нем, бесповоротно исчез.

Не помню, как я попал домой, главное — доплелся. С удовольствием освежил ковер мокрыми платформами. Собрался приготовить кофе, а он почему-то просыпался мимо джезвы, и молотилка куда-то пропала. Выпил воды из-под крана.

Самое противное — полная трезвость, даже определенная пронзительность мыслей. Только пространство вокруг размягчилось и упруго раскачивало меня пришлось забраться в кресло.

Зажмурился и, конечно, обнаружил себя колеблющимся в теплых волнах прошлое лето, нет конвертов, есть небо, соленые брызги… И что же, эти выцветшие умственные картинки — единственное следствие забегаловки с цветочным названием?

Даже напиться как следует не могу, подумал я, ничего не могу по-настоящему. Подумал и тут же почувствовал, что не один — кто-то за мной наблюдает.

И точно — в трех шагах напротив кресла стоит мужик в макинтоше. Тот самый. Протер глаза. Ну и фокус!

— Здравствуйте, Эдуард Петрович, — говорит он.

— Добрый вечер, — отвечаю и только теперь удивляюсь. — Как вы сюда попали?

Он делает неопределенный жест:

— Обычно…

Выходит, я дверь не запер. Элементарный результат пьянки. Или наоборот, эта пьянка — результат не вовремя распахнутой двери?

— У вас есть вопросы ко мне? — интересуется Он.

— Разумеется, есть, — с энтузиазмом говорю я. — Есть и очень много! Будьте добры, присаживайтесь.

— Некогда, — говорит Он, — некогда присаживаться и добрым быть некогда. Отвечу на любой ваш вопрос, но один-единственный, самый главный.

Самый главный? Забавно. У меня целая куча вопросов, цепляющихся друг за друга и друг друга оттирающих — просто груда отработанных пружинок на свалке.

Интересно, кого он мне напоминает? Старомодность из невероятных для меня лет, насквозь изжелтевшая фотография деда, от которого остались две случайно переданные записки, — Эдинька, мы тебе как-нибудь расскажем, подрастешь, поймешь… Подрос — забыл, потом и рассказать стало некому… Калейдоскопчатая моя память — ни во что не складываются многоугольники иных времен.

Расплавилась моя стальная логика. Лужа от нее осталась с алкогольным запахом.

Главное и второстепенное. Кто Он? Что покупал у меня? В чем смысл топтанья под часами? Чем Он недоволен?

— Слушаю вас, Эдуард Петрович, — бесцветно говорил Он. — Итак, ваш единственный вопрос.

Это похоже на: ваше последнее слово, приговоренный…

— Кто вы? — громко спрашиваю я.

Он передергивает плечами и со вздохом говорит:

— Я человек, Эдуард Петрович. Вариант человека — не лучший, но все-таки… Может быть, ваш вариант. В прошлом или в будущем.