Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина - [81]

— Сядь, расскажи, что случилось.

— Я не знаю, я у деда был, Турсоат позвал, сказал — звони в «скорую».

Он замолчал, всхлипнул.

— И что? Ты позвонил?

— Да.

— А что Турсоат у вас делал? Это дворник ваш?

— Да.

— И что он тут делал?

— Я не знаю.

— Часто он приходит?

— Да. Каждый день.

— Да не реви ты! — Мерин вдруг неожиданно для себя рассвирепел. — Что ты разнюнился? Что врачи «скорой» сказали?

— Я не знаю. Я позвонил и спрятался. Очень страшно было.

— В какой больнице, не знаешь?

— Нет. Я к деду пойду.

— Постой! — Сева поймал его за рукав, усадил на стул. — Когда это случилось?

— Утром.

— И что, Нюра с тех пор не появлялась?

— Нет. — Губы его опять начали кривиться, подбородок задергался.

— Не реви, я прошу! Не реви. Скажи: и никто не приходил, не звонил?

— Кто?

— Ну, я не знаю, кто-нибудь: сестра, племянница. Ты им сообщил?

— Нет.

— И его жене не звонил?

Герард поднял на Мерина, округлил красные от слез глаза. Улыбнулся.

— Кому?

— Ну жене Марата Антоновича, твоей матери. Не звонил?

— Зачем?

Сева недоуменно взглянул на него, потом качнув головой негромко произнес:

— Да, это ты, пожалуй, верный вопрос задал. А вообще-то они давно не виделись?

— Кто?

— Родители твои?

— Ни — ког-да. — радостно, как показалось Мерину, сказал Герард. — Я к деду пойду. — Он опять поднялся.

На этот раз Сева не стал его удерживать, бросил в спину:

— А ты?

Он застыл в дверях, затем повернулся и с хитрой, заговорщической улыбкой прошептал:

— Я про нее все знаю. Все. Но отцу я ничего не говорю.

Мерин рванулся, собой загородил выход.

— Что ты знаешь?!

— Она живет на даче у писателя Колчева, — продолжил свой шепот Герард, — давно уже, мне Федя сказал, а отец не знает.

— Какой Федя?

— Друг мой. Он хороший, добрый. Пусти, я к деду пойду.

— Подожди, скажи, Гера, а ты ее давно видел?

— Кого?

— Свою мать, Валерию Модестовну?

— Она мне не мать. У меня нет матери. Не было. У меня отец, папа мой, Марат, очень-очень люблю, очень, и он меня, мы всегда вместе, я всегда с ним… но сегодня… сегодня, — лицо его искривилось, и он, громко всхлипнув, уткнулся в меринское плечо, — сегодня его увезли… «скорая»…

Он зарыдал.

Сева обнял его за плечи, усадил на прежнее место, присел на корточки рядом.

— Ну давай перестанем, давай, а? Давай? Все будет хорошо, вот увидишь, поверь мне. Хочешь, обзвоним ближайшие больницы, наверняка его в ближайшую доставили, и все выясним. Хочешь?

Герард долго смотрел в глаза Мерина, потом опустил голову и сказал:

— Нет. Не надо.

— Почему?

— Очень страшно.

Они помолчали, Герард постепенно успокаивался, в очередной раз сообщил, что он «к деду пойдет», но продолжал сидеть, его била лихорадка. Мерин мучительно соображал, что же ему дальше делать — оставлять в таком состоянии больного человека не хотелось, но и сидеть с ним тоже не выход — неизвестно, на сколько может затянуться это сидение.

И вдруг Герард произнес:

— Несколько дней назад.

Это прозвучало так неожиданно и непонятно, что Сева вздрогнул. Его только и хватило, чтобы переспросить:

— Что «несколько дней назад»?

— Видел.

— Что видел? — опять не понял Мерин.

Герард повернулся к нему всем телом, глаза его говорили: «Вот уж не думал, что ты такой несмышленый? Ведь это я даун, а не ты». Он сказал:

— Она меня попросила на скрипке поиграть, а сама не умеет.

У Мерина бешено застучало в висках, стали мокрыми ладони.

Он все понял. И по спине у него побежали мурашки.

— Когда это было?

— Недавно.

— Вспомни точнее.

Герард сложился пополам, руками охватил свою выбритую голову, скрюченные пальцы оставляли на ней белые вмятины, но они тут же синели, изнутри заполняясь кровью. Потом он попросил:

— Не смотри на меня так, я боюсь.

Мерин отвернулся. Подошел к окну — Тверская улица жила своим ярко освещенным, шумным, суетливым, внешне беззаботным бегом. Ему подумалось, какой чудовищный обман: произойди сейчас что угодно — землетрясение, шторм, обвал, чья-то смерть — каждую секунду на планете гибнут десятки тысяч людей — умри сейчас Марат Твеленев, уйди из жизни он, Сивый Мерин, — ровным счетом ничего не изменится — эта подвижная декорация за окном будет все так же бездумно весело лгать и обольщать праздником бытия. Наконец, он не выдержал:

— Ну вспомнил?!

— Я стараюсь.

— Хотя бы до того, как обокрали вашу квартиру или после?

— До. — Герард выпрямился, руки его безвольно повисли вдоль туловища, лицо растворилось в цвете белесого потолка, он тяжело дышал. — Я очень устал. Я к деду пойду.

— Подожди.

Мерин знал, что в кабинет Антона Игоревича право на вход имеют три человека: Нюра, Надежда Антоновна, Герард. И еще врачи. Все. Больше никто не смеет переступать порог святая-святых девяностолетнего песенника. Значит… Он опять присел на корточки перед Герардом, тряхнул его за плечо, стараясь заглянуть в глаза.

— Где она хранится? В шкафу?

— Да.

— Шкаф закрыт на ключ?

— Да.

— И ты знаешь, где он спрятан?

— Да.

— Где?

Герард молчал.

— Она попросила тебя украсть скрипку?

— Нет. Поиграть. И вернула, я положил на место.

— И долго она играла?

— Не знаю.

— Вернула когда?

— Быстро. В тот же день.

— Зачем ты это сделал?

— Папа Марат попросил.

— Марат Антонович? Он сам тебе это сказал?

— Нет.

— А кто?

— Она.