Скрипка, деньги и «Титаник» - [6]

Композитор выступал с африканскими сиротами и с подачи Госдепартамента США проводил бесплатные концерты в странах соцлагеря, он высылает бесплатные диски американским военнослужащим на Ближний Восток, его музыку транслируют в больницах по всей Америке, так как считается, что она благоприятно воздействует на пациентов.

Менее чем за пятнадцать лет он выпустил более тридцати альбомов со своими сочинениями. Он регулярно продает их в прямом эфире «Магазина на диване» – в среднем по тысяче дисков в минуту. Покупатели оставляют восторженные отзывы примерно такого содержания: «Мое сердце трепещет, когда я слушаю эту музыку», «Самая красивая музыка в мире», «Это мой личный наркотик».

«Боже, благослови Америку», турне 2004 года

Из Филадельфии в Атланту

В трейлере Композитор почти все время сидит у себя спальне и сочиняет музыку. Он практически не выходит, да и незачем: все необходимое лежит у него на кровати. Электрическое пианино, складной стул, две длинные фанерные доски, выполняющие роль книжных полок, около дюжины плюшевых зверей, мотки пыльных кабелей, которых хватит, чтобы подключить к усилителям весь Нью-Йоркский филармонический оркестр, проектор, полупустые коробки с сухими завтраками, ящик яблок, ворох скомканной спортивной одежды, пропитавшейся едким запахом пота. Мы ночуем в отелях, но Композитор из трейлера не выходит. Спит он, видимо, на клавиатуре электрического пианино.

По его распоряжению кто-то из нас – я, Харриет или Стивен (а иногда и он сам) – должен постоянно находиться рядом с Патриком на пассажирском сиденье. Мы помогаем искать дорогу и ставим на аудиосистеме трейлера его любимые песни. В пути Патрик любит слушать сочинения Композитора. А поскольку Композитор – наш работодатель, мы выступаем вместе и проводим с ним почти каждую минуту каждого дня, то, возражая Патрику, рискуем потерять его расположение. Однако наступает день, когда мы едем тринадцать часов без остановки, и тут Харриет (которой обычно на все плевать), Стивен (боящийся конфликтов как огня) и я (нюня) поднимаем бунт и грозим забастовать, если нам придется услышать еще хотя бы одну чертову ноту. Композитор не реагирует, но я подозреваю, что даже ему его музыка уже опостылела.

В нашей компании лучший музыкальный вкус у Харриет. В свободное от поездок время она живет в Чикаго, днем играет в симфоническом оркестре, а ночью выступает в модных клубах. У нее есть раритетные записи чикагских музыкантов, ставших знаменитостями. Все мечтают нанять ее в свой оркестр или группу. Она прекрасна и старомодна, обращается к тебе «душа моя» и ослепляет улыбкой. Харриет согласилась отправиться в турне, чтобы убежать от проблем, возникших с ее мужчиной в Чикаго. Шанс поехать в путешествие подвернулся вовремя.

За тринадцать часов можно вдоволь послушать музыки. Трейлер мчится на юг, в желтое августовское марево, а у нас в динамиках звучат кантри, рэп, хип-хоп, блюграсс, классика, джаз, классический рок, госпел, гранж, бродвейские мюзиклы, инди-рок и блюз. Деревья становятся выше и ветвистее, колосится кукуруза, земля окрашивается в кроваво-красные цвета. Мы въезжаем в Джорджию.

Где-то в северной Джорджии, в сельской глуши, я решаю поставить начало Пятой симфонии Бетховена. Я нажимаю на кнопку воспроизведения и слышу, как по салону идет Композитор. Присев между мной и Патриком, он вслушивается в знаменитые грозные аккорды – пожалуй, самые известные четыре ноты в истории человечества: та-да-да-да-а-а. А потом задает мне вопрос, который я приняла бы за шутку, услышав от любого музыканта, не говоря уж о композиторе, чьи сочинения достигли вершин чартов и чьи выступления с Нью-Йоркским филармоническим оркестром гремят на весь мир. Но Композитор выглядит искренним, его голос звучит в обычной дружелюбной манере, в которой он старается, хотя и вынужденно, общаться с сотрудниками, например со мной, с девушкой, которую, по его мнению, зовут Мелиссой.

– Красивая музыка, – кивает он. – Что это?

Синдром самозванки

После «прослушивания» у Бекки ты возвращаешься в общежитие по Бродвею, вся мокрая от июльской жары. Проходишь мимо торговцев жареными орешками, продавцов благовоний и подержанных книг, разложенных прямо на тротуаре, мимо одинокого саксофониста, который стоит у входа в бар в Вест-Энде и играет по кругу одну и ту же мелодию из «Улицы Сезам». Солнечные деньки… Ты прижимаешь к груди ноты и диски в запотевших пластиковых коробочках. Ты получила работу. Ты будешь работать скрипачкой! Впервые ты чувствуешь себя настоящей скрипачкой, несмотря на тринадцать лет занятий, уроков, ученических концертов. Наконец-то годы практики «окупятся» – типичное американское словечко, подразумевающее, что любой труд вознаграждается, а при хороших результатах еще и приносит прибыль.

Но дело не только в деньгах. Наконец ты сможешь сказать родителям, школьным учителям, другим взрослым в твоем родном городке, всем, кто поддерживал тебя – расставлял складные стулья на школьных концертах, возил на прослушивания, присылал открытки с пожеланиями удачи (одну такую открытку ты получила от учителя естествознания в восьмом классе: «У тебя талант! Мы так тобой гордимся! Никогда не бросай музыку!»), – что все эти усилия, их и твои, не были напрасны. Неважно, что ты не родилась вундеркиндом; неважно, что в Колумбийском университете были скрипачи лучше тебя; неважно, что, пока эти ребята брали уроки в Джульярде