Сковородка судного дня - [12]

– Вот ведь псячья дрянь, – выругалась я, – Анджей, больше некому.

Пройдя через кухню, я вышла на хозяйственный двор. Хлопец пытался унести награбленное по этой тропинке, мимо дровяного сарая, курятника, грядок с зеленью. Сковородка призывно блестела в свете обеих лун, прижав к земле кустик укропа. Анджей не первый и даже не десятый, кто пытался ее похитить. Болван! Помню, однажды к нам в Лимбург явился всамделишный вор, конкурентами нанятый. Тоже недалеко ушел. Теперь подпаском у пана Ежи работает, овцы, они безопасные, в отличие от чужих сковородок. Ежи! Завтра нужно будет к его соседке заглянуть. На всякий случай. Может, пан напраслину наговаривает про сглаз, а может, и нет.

Тетка ждала меня на пороге черного хода, я помахала ей сковородой:

– Нашлась пропажа.

– И Марек вернулся, – кивнула Гражина в глубь дома. – Не один, с приятелем.

– У него с этим быстро.

Я прошлепала через кухню, отодвинула занавеску. За столиком пана бургомистра сидели двое: мой чародей-работник-балабол и… Петрик с мельницы. Под его левым глазом чернел синячина, на голове красовалась шляпа с павлиньими перьями.

– Добрый вечерочек, вельможна панна Моравянка, – поздоровался хлопец.

– Ночь уже, – ответила я неприветливо. – Добрые люди третий сон видят.

Марек смотрел на меня. Странно смотрел, как будто не узнавал. Понятно, моя Рузечка в одежде для спальни всю свою фантазию проявляет. Моя сорочка сшита из тончайшего малихабарского шелка, а халат вообще парчовый, с золотыми хризантемами по подолу и рукавам. Я с грохотом вернула на плиту сковородку и затянула пояс потуже:

– Ладно, долго не засиживайтесь.

– Панна Аделька, – чернявый кивнул на стол, – нужно помянуть Агнешку покойную. Так принято, чтоб путь ее к чертогам пана Спящего был короче.

Там стояла бутыль мутной сливянки и три чарочки. Парень был прав, есть такой обычай.

– Госька проснулась, – сообщила тетка, – сейчас спустится.

Марек поднялся, усадил меня за стол, придвинул еще один табурет.

– Чего это? – спросила заспанная, но причесанная и нарядная служанка.

– Агнешку поминаем, сюда иди, – распорядился балабол. – И захвати там за стойкой… Нет. Просто иди. Мы с панной хозяйкой из одной чарочки пить будем. Ну, за…

Сливянка – напиток невкусный, крепкий. Горячий шарик скользнул по горлу, заставил меня закашляться. Марек сунул мне неведомо откуда появившийся носовой платок утереться, допил из чарочки, бросил в рот ядрышко лещины:

– Хорошая швея была покойница. Не она ли панне Адельке этот шлафрок исполняла?

– Хорошая, – согласилась я, – но нет, не она.

– Значит, панна сама?..

Госька фыркнула:

– Панна Моравянка не знает даже, с какого боку в иголке ушко. Ежели чего зашить надо, так мне скажи, я справлю.

Столик пана бургомистра был на одного, мы сидели за ним вчетвером, очень близко друг к другу, я вполне могла пнуть девку носком тапочки, даже очень захотела, но сдержалась, рассматривая носовой платок Марека. Дорогой шелк, на нем вышита вензельная «М», завитушки которой украшают совсем уж крошечные колокольчики.

Налили по второй. Я послушно отпила. Можно было возвращаться в спальню, но я почему-то задержалась.

– Соленые орехи к пиву, – говорил Марек, щелкая пальцами шарики лещины и засовывая ядрышки себе в рот, – если пару мешков мне к обеду достанешь…

– О чем вообще разговор? – спросила я, протягивая раскрытую ладонь. – Поделись.

Чернявый отсыпал мне горсть из кармана:

– Петрик на своей мельнице потолка иерархии достиг и в него уперся. Это для любого мужчины очень обидно.

Хлопец обиженно вздохнул, Госька его похлопала по плечу, утешая, налила из бутыли всем. Марек схватил чарочку, придержал мне затылок, я отхлебнула, он допил. Щелкнула ореховая скорлупа. У меня во рту оказалось шершавое ядрышко, другое отправилось Мареку. Все это парень проделывал быстро и уверенно, продолжая говорить:

– Мужику за двадцать, а он до сих пор в помощниках у пана Мюлера. Богуславы нос воротят, не подходит жених. А у нас…

Я раздавила скорлупу и засунула орех в рот чернявому, чтоб он на мгновение замолчал:

– Что у нас?

Губы Марека задержались у моих пальцев, ответил мне Петрик:

– Уважаемым человеком стану. Вторым после Марека.

– Тебе сколько пан Мюлер платит? Талеров тридцать?

– Сорок, – махнул Петрик рукой, – но мы уже с Мареком на десятку договорились. Гонор дороже. Вы, хозяйка, не сомневайтесь, я работник хороший, сильный, не пьющий… почти…

Он выпил, крякнул. Чернявый наклонился к моему плечу:

– Я пообещал, что поручу ему у мясника закупаться, он бы и бесплатно согласился.

Мне это все не нравилось, особенно то, что жаркий шепот в ухо отдавался мурашками в самых странных местах.

– На два слова, пан пришлый, – поднялась я и пересекла залу.

В кухне за занавеской я обернулась к Мареку:

– Ты кем себя здесь вообразил? Хозяином?

Лампы мы не зажигали, черные глаза парня блестели в лунном свете, побаивающемся в окошко, как драгоценные опалы. Я вдруг поняла, что осталась с ним наедине, и что он вполне мог решить, будто я специально… Какой стыд!

– Нет, – сказал Марек грустно, – хозяйка ты, только плохая хозяйка, тебе эта роль не подходит и совсем не нравится. Ты ее без души исполняешь, как будто по привычке.