Скорпионья сага. Cамка cкорпиона - [2]

В тот раз подвернулся я.

Путевки было две. Андрон не претендовал. Впереди простирались очередные зимние каникулы. За годы студенческой жизни я не видал ничего, кроме города детства. Кеша пылал. Я почесал затылок и согласился.

Речь шла о туристическом поезде, его маршрут пролегал по наиболее европейской части нашей страны. Предстояло ознакомление с интересными городами, но главное – с прибалтийскими столицами. Для молодого человека, выросшего в Советском Союзе, это было весьма заманчивым: Холодная война, воздвигнув «железный занавес», болезненно обострила интерес к загранице. Несколько лет уже гремели «перестройка» и «гласность». В эфире телемостов СССР и США взахлеб лобзались. Год, как рухнула Берлинская стена. Группа SCORPIONS выпустила хит «Wind Of Change». Но для нас, простых советских студентов, ветер перемен гулял лишь в фантазии, увидеть мир возможности не было, Запад оставался радужной грезой. Прибалтика же, хоть и считалась советской, по обрывочным сведениям допускала некие вольности, и в первом приближении рисовала в голодных умах образ того самого, запретного Запада.

Кстати, о вольностях: именно в то переломное время супруга первого в истории СССР президента заявила о себе как Первая Леди. Этому знаку никто не придал большого значения. Лично я осознал его суть много позже.

Мелькнула зимняя сессия, вжикнула молнией дорожная сумка – и вот я в купе, а за окном тронулся и поплыл перрон.

Я не подозревал, что, отправляясь знакомиться с моей великой страной, я начинаю с ней потихоньку прощаться.

Я увидел ее на первой же остановке.

Дело было в Новгороде – новом городе моего первого дня.

Ночь накануне прошла в разговорах. Нашими попутчиками оказались двое угрюмых парней, чью угрюмость Кеша быстренько просветлил, жестом факира явив нам бутылку водки. Утром – загрузка в колонну автобусов, попутный сон на фоне мутных пейзажей. Новгородский кремль, такой же краснокирпичный, как главный, державный, оказался приземистей и коренастей. И куда больше соответствовал значению слова: «кремль» означает «крепость». Еще был действующий монастырь, там-сям разбросанные церквушки. Я зевал во весь рот, мечтая о сне.

И тут возникла она.

Она вошла в вагон-ресторан, когда мы с Кешей обедали, изнуренные программой и слегка ободренные пивом. Их было двое, она и еще девица.

Я увидел только ее.

– Смотри, какая… – Кеша толкнул меня в бок.

Ее глаза были цвета зимнего неба, с блеском и бесконечностью глубины. Они вбирали весь мир, неразборчиво, вскользь, любопытствуя, без особого интереса к чему и кому бы то ни было, и в какой-то момент внезапно остановились. На мне. Я аж поперхнулся, забрызгался пивом. Она отвернулась.

На следующий день приехали в Псков. И снова кремль, серого камня, под конусами суровых сторожевых башен. И снова монастырь, группа церквей в окружении каменных стен. Больше в том городе я ничего не запомнил. Почему-то подумалось: история сохраняет исключительно крепости. Одни защищают от врагов физических, другие же – от духовных. А все, что за пределами крепостной неприступной стены, рано или поздно рассыпается в прах.

Мы шли над рекой. Летел ветреный мокрый снег. Она ежилась. В ее глазах отражалась зябкость хмурого дня. По бесшабашной манере юности на ней не было головного убора. Подняв воротник, тщетно пыталась спрятаться.

– Что, замерзла, бедняжка?

Молча кивнула. Мне ее стало жаль. Стащив свой длиннющий шарф, я замотал и укутал ее по самый нос. Она не противилась. Я снова подумал: надо же, вот ведь бедняжка. Ветер лизал мое горло, но на душе почему-то разлилось тепло.

Нас стало четверо. Повеселело. Кеша кадрился с обеими. Ее подруга не без кокетства звалась Анютой. Я же мою геройски спасенную от напрасного прозябания как окрестил Бедняжкой, так по-другому уже и не мыслил звать.

Вечером они переселились в наше купе.

Той же ночью, в грохочущем дымном тамбуре, Кеша сказал:

– А она – девочка ничего. Я б ее трахнул.

– Не тронь ее, понял?

– Да ладно. Напрягся. И пошутить-то нельзя…

В Ленинграде она взяла меня за руку. В Таллинне испугалась, что я куда-то исчез. В Риге зашла в парикмахерскую, и долго затем пытала, нравится ли мне ее новая стрижка с укладкой. Каунас, Вильнюс, Кенигсберг – замельтешило в глазах. Шпили, башни, черепица, мостовая – сказочные декорации. Помню все и конкретного ничего. Мир превращался в расплывчатый фон.

Последним пунктом был город Брест. Еще одна крепость, стоявшая, как известно, насмерть. Крепостями мы насытились по самое горло, исторические камни вызывали несварение впечатлений, совсем иной голод начинал нас посасывать. Отправив Кешу с Анютой, мы остались в купе – я и она.

Неподвижные… жалкие… нежные… влажные… жгучие, жадные – губы женщины, я их тронул, и мы начали целоваться. Поезд дрогнул, покатил, на стыках постукивая. Мы всполошились. Нас отогнали в тупик. Впереди был весь день.

Когда дошло до самого важного, она сжалась и пресекла. Я не настаивал. Все было и так хорошо. Чудесно. И страшно. Я осторожно ее исследовал, пробуя на ощупь, на запах, на вкус. Она восхитительно распалялась, смущаясь. Время от времени я откидывался передохнуть, но она тут же меня к себе вновь притягивала. В ней томилась беспощадная требовательность. В тот раз, впрочем, так и не раскрепощенная.