Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти - [41]

Судмедэксперт никогда не знает, чем и когда закончится история каждого, даже самого обычного трупа. Комиссионную экспертизу могут назначить лет через пять-десять, высокое начальство будет перечитывать твой акт.

Удовлетворить требования жалобщицы сейчас невозможно. Влажный архив утилизирован, набрать новых пригодных кусочков от трупа через столько времени тоже не удастся – вряд ли прокуратура вынесет постановление на эксгумацию, процедура дорогостоящая. Прокуратура вообще не видит особых проблем, потому что труп некриминальный. Только женщина не успокоится никак.

Лишнее

К сожалению, я не запомнила, как его зовут. Пожилой, да что там, старый, маленький, именно маленький – ниже моих ста пятидесяти шести, вставал на цыпочки, чтобы разглядеть органы на препаровочном столе. Еще в длинном старомодном халате, доходящем ему почти до пят. Голос тихий, говорил много, я напрягалась и прислушивалась.

В секционном зале обычно шумно. Я работаю в Склифе, здесь под одной крышей соседствуют судебно-медицинские эксперты и патологоанатомы. Мы во время вскрытий диктуем лаборантам, а «паты» (патологоанатомы, мы на жаргоне «судебники») обсуждают с лечащими врачами случаи смерти. Клиницисты на вскрытия приходят и к нам. Они лечат и спасают, а мы указываем на их ошибки, меняем диагнозы, что чревато испорченной статистикой, разборами на конференциях, вплоть до Департамента, жалобами и сокращением выплат по эффективному контракту. Поэтому они обороняются, а мы упорно доказываем свое.

Мой герой был вежлив, даже церемонен, выстраивал правильные, замысловато сконструированные длинные фразы, не наскакивал, принимал мои суждения без сомнений в моем опыте и компетенции, чем часто грешат старшие коллеги, особенно доктора в крупных, известных стационарах, как наш НИИ (им. В. В. Склифосовского). Я понимаю, что выгляжу как в той поговорке «маленькая собачка до старости щенок», хотя голова седая и в экспертизе я давно, но, когда в профессии меня судят по одежке, очень раздражает. Мой герой, несмотря на явную разницу в возрасте и опыте, принимал меня на равных.

Случай, по поводу которого он пришел, с точки зрения экспертизы не был интересным и выдающимся. С точки зрения клиницистов тоже ничего примечательного, а главное, спорного. Мужчина, 63 лет, приехал на плановую консультацию к кардиологу. Выходя из машины, пожаловался на боли в пояснице – правда, такие боли его беспокоили и раньше, – потом на сердце, и уже на каталке был доставлен в приемное отделение института, а через полчаса при явлениях острой сердечно-сосудистой недостаточности умер. В приемном отделении мужчину не успел толком осмотреть даже терапевт – герой моего рассказа, – все полчаса пациента прокачали реаниматологи.

Надо сказать, что врачи приемного отделения очень редкие гости в морге: и потому, что умирают у них редко, и потому, что диагнозы, которые они ставят пациентам при поступлении, не обязаны быть верными, и никаких санкций при расхождении клинического и патологоанатомического (судебно-медицинского) диагнозов не последует. Причины понятны и очевидны. Пациент не был обследован, лечение не проводилось, в больнице пробыл очень мало времени.

Никаких разногласий по причине смерти не возникло. С тихим доктором мы разговаривали на одном языке. Он хорошо разбирался не только в своей части, в терапии, но и в морфологии, в пато- и танатогенезе. Я сразу вспомнила институтских преподавателей и профессоров старой школы, у которых не было современных диагностических возможностей в виде КТ, МРТ и множества лабораторных показателей, – они тщательно собирали анамнез и внимательно осматривали больных, это были их главные средства.

Только долго не могла понять, зачем же мой доктор все-таки пришел. Его и мой диагнозы совпадали почти слово в слово. Ишемическая болезнь сердца на фоне гипертонической болезни. Распространенная причина смерти.

Оказалось, его очень беспокоили те самые боли в пояснице, на которые пожаловался больной и которые в клинику перечисленных болезней не укладывались. К счастью, я нашла причину и морфологический субстрат для симптома. Подвздошные артерии, крупные сосуды, которые отходят от магистральной аорты как раз в области поясницы, были практически полностью забиты тромбами, оставались лишь узкие щелевидные просветы. Пожилой терапевт согласился с гипотезой, а я навсегда запомнила его, хотя, в общем, история самая обычная и будничная.

Фанаты

Мне везло на людей в судебке – преподаватели на кафедре, ординаторы, моя наставница в интернатуре, старшие коллеги, с которыми я работала первые годы. Многие из них сейчас уже не работают. Конечно, теперь я понимаю, что институтские преподаватели были в основном теоретики, и я давно готова спорить с ними; ординаторы вели себя как крутые профессионалы, но до настоящего профессионализма им было тогда еще далеко; а мнение старших коллег для меня теперь просто еще одно мнение, имеющее право существовать, – я выслушаю его, может быть, заберу в свою копилку, но не признаю единственно верным. Тем более что мой опыт в судебной медицине говорит, что единственно верным можно считать, когда человеку голову отрезало, да и то с оглядкой.