Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти - [4]

Помню, самолет снижался, и мне было страшно. Я боялась не авиакатастрофы, я боялась встречи. Мы с дочерью летели к бабушке. В день отъезда я, как обычно, пришла в морг, получила работу и поняла, что не могу войти в секцию. Под разными предлогами – позавтракать, выпить чаю, кофе, срочно закончить один акт, обсудить сложный случай с шефом – я оттягивала этот момент. Звонила мужу, подруге-фельдшеру – астрологу по совместительству. Пыталась найти способ преодолеть страх. Преодолеть не удалось, он остался, пришлось просто пойти и сделать, что должна.

Из аэропорта ехали на такси, ни о чем не думали, молчали. Вечер, дорога темная, пустая, желтые фонари. Бордюры из сугробов, дорога расчищена, редкие снежные стопки блинов на черных ветках, слоистые, как в тарелке, но легкие ветки не прогибаются. А Москву замело, только мы улетели. В городе люди, машины, огни, дома казались полупрозрачными на клубящемся небе. Тоска. Не та благодатная, которая положена вернувшемуся в город детства, а новая, пустая, жестяная.

Бабушка была уже в коме, второй день не ела и не пила, даже перестала облизывать губы, когда смачиваешь. Мы приняли решение не ставить ей поддерживающие капельницы, не проводить реанимацию. Глаза она уже не открывала, взгляд не фиксировала. По шкале комы Глазго 6–5 баллов. Дыхание тяжелое, клокотало. Тахикардия 110–120 при низком давлении 90/60 мм рт. ст. Губы сухие, в тонких полупрозрачных корках, руки прохладные на ощупь, берешь в свою – легкие, почти невесомые. Пальцы поджаты, кожа на ощупь – высохшие осенние листья, которые крошатся, ломаются.

Смерть сама примиряет с собой, если дает время. За две тысячи километров я мучилась разными вопросами, а на месте простые решения и простые действия успокаивали. Отпустили, главное – обезболивать, не продлять страдания. Страх есть, но его и нет, мужества не требуется или требуется, но оно приходит само, из ниоткуда. Только не изводить себя и маму дрязгами, кто виноват и что еще можно было сделать. Вера Павлова рассказывала, как писала стихи у постели умирающего мужа. Я пишу, это мой способ, и это честно.

Увезли нашу бабушку, такую маленькую в черном трупном мешке. Последние часы она тяжело дышала, грудь раздувалась высоко, но реже и реже. Помогала животом, вскидывала его, резко, вразнобой с дыхательными движениями. Дышала тихо почти беззвучно, даже шелеста не слышно. Помогала еще ртом – вытягивала губы, то ли вдыхала так, то ли выдыхала, и задирала высоко заостренный нос.

Потом когда уже не могли больше сидеть рядом, ушли с мамой на кухню. Скорую ждали на констатацию смерти пять часов. Дом старый, комнаты и кухня смежные, на кухне стоит холодильник «Полюс», раритет. Мы слушали тихое равномерное бульканье внутри, что-то переливалось, то ли холодильник, то ли вдруг бабушка, ходили проверяли ее, складывали ей руки, закрывали глаза, подвязывали челюсть.

Смерть сама примиряет с собой, если дает время. Страх есть, но его и нет, мужества не требуется или требуется, но оно приходит само, из ниоткуда. Вера Павлова рассказывала, как писала стихи у постели умирающего мужа. Я пишу, это мой способ, и это честно.

Когда санитары перекладывали бабушку с дивана в специальный пакет, она издала что-то, похожее на стон и хрип одновременно. Мама, которая подходила к бабушке, щупала ее, чувствовала, как она холодеет, как коченеют руки и ноги, испугалась, кинулась к пакету, ко мне: «Оля, Оля, что это, а как же? Она что?» – я растерялась, не смогла ответить, санитары пояснили: «Воздух выходит» – и тогда я отмерла и стала говорить.

Инструкция

Процедуру захоронения, разумеется, я знаю не только по работе – несколько раз помогала родственникам и друзьям хоронить близких.

Как должно быть. Родственники, если смерть наступила дома, вызывают скорую помощь на констатацию и полицию. В регионах вместо скорой может прийти и терапевт из районной поликлиники в будни в рабочее время. Полиция отправляет участкового, что тоже соблюдается не всегда. Он, если не заметит ничего подозрительного, описывает труп и дает направление на вскрытие. По закону с некоторых пор вскрывают всех умерших. Здесь есть два пути. Участковый может направить труп на патологоанатомическое исследование. Скорее всего, так произойдет с бабушками-дедушками и старенькими родителями, которые давно болели, имели традиционный букет болячек – сердце, давление, диабет, онкология – и наблюдались в поликлинике или лежали недавно в больнице. Патологоанатомические морги существуют при больницах, смерть в стационарах вскрывается в большинстве случаев. Патологоанатомы не исследуют трупы скончавшихся в больнице, если родственники напишут заявление с просьбой выдать тело без вскрытия и история болезни умершего покажется прозекторам убедительной. Патологоанатомы вскрывают домашнюю смерть, если нет подозрений на насильственную – травму, например. При этом патологоанатомы также имеют право не вскрывать трупы, поступившие из дома, если родственники умершего предоставят необходимые медицинские документы и напишут аналогичное заявление.

Участковый иногда заподозрит что-нибудь – и домашнюю бабушку отправит на судебку с синяками на ногах или руках. И никому не интересно, что синяки у бабушек и дедушек зачастую образуются от легкого прикосновения, держатся долго, заставляя задуматься о «жестоком обращении».