Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти - [25]
На практике мы на операции также ходили, только уже не большой толпой, а вдвоем с одногруппницей, тоже Олей. Мы с ней были прикреплены к молодому симпатичному доктору. Однажды он повел нас на операцию удаления щитовидной железы, мы стояли близко-близко, хорошо видели все манипуляции, об наши халаты он вытирал пот со лба, и с каждым разрезом я чувствовала острую боль, которую должна была испытывать пациентка. Она, конечно, ничего не чувствовала под наркозом, а я дальше вязла в своих фантазиях. Помню, собиралась уже выйти из операционной, как доктор сообщил, что закончили. В коридоре оперблока нет кушеток или скамеек, подоконников тоже нет, я рванула на себя огромное окно, хотя по правилам санэпидрежима это запрещено, а потом очнулась в кабинете анестезиологов, туда меня принес наш доктор, успев подхватить.
На практических занятиях по судебке трупы были свежими, не законсервированными, органы извлекались тут же, кровоточащие и иногда даже теплые. На кружке и в интернатуре встречались трупы гнилые, растекающиеся, как сопли, и перекрученные после поезда, и с головой, раскрывшейся, как цветок, при огнестрельном ранении, и мумии, в которых органы в виде одной черной сухой пластины с налетом серой мшистой плесени, с выразительным запахом прогорклого сыра, и даже один раз – посчастливилось, не все эксперты встречают в практике, – жировоск.
Жировоск – это разновидность поздних трупных изменений, того, что происходит с телом. Ткани, органы и кости омыляются, напоминают подтопленное сливочное масло или мыло, которое форму сохраняет, но размазывается, стоит тронуть. Запах… Похоже пахнут утопленники, найденные через пару недель и больше.
Когда я училась в интернатуре, труп в состоянии жировоска привезли на вскрытие вместе со злодеем, крепко пристегнутым к милиционеру. Женщина была забетонирована в стене в строившемся доме три года назад. Молодых экспертов, интернов, ординаторов и студентов привели смотреть. Злодей показал, что убил женщину двумя выстрелами в грудь. На этом месте выделялись два буро-красно-зеленых пятна, под пятнами в тканях прослеживались окрашенные «раневые каналы». Все исследование трупа заключалось в поисках пуль. Санитар зачерпывал порцию густой, вязкой замазки, терявшей под его руками очертания женского тела, и в специальном тазу с двойным сетчатым дном промывал эти массы, они растворялись под водой и стекали мутными струями. Кожа, ткани, мышцы, органы, волосы, ногти и кости. На дне таза остались пули, вскрытие было закончено.
За пятнадцать лет работы по-настоящему, до дрожи, страшно стало один раз – когда упал самолет в Сочи. Пригодными для опознания и сохранными из сочинского самолета выловили в море человек пять… Нечеловеческая сила вырвала кости и внутренние органы, превратила тела в полупустые мешки с лохмотьями мышц, отслоила кожу, мышцы от костей, на руках и ногах сняла их и вывернула, как перчатки и чулки. Вырвала спинной мозг из позвоночника, набила образовавшиеся пустоты в позвоночном канале песком и галькой. От кого-то оставила ухо, а с ухом вместе кусок кожи и руку с маникюром и впечатавшимся в палец кольцом. От кого-то мелкий осколок кости, анатомическую принадлежность которого определить не представилось возможным. Или ногу без ногтей, с грязно-серо-красными, набухшими от воды, голыми лунками. Исследование трупа проводится по плану, описание сухое, штампованное, хотя мои коллеги, а особенно корифеи прошлых лет, не скованные современными строгими медицинскими стандартами, умели и умеют добавить поэзии и красок. Экспертизы тел после техногенных катастроф и есть настоящая поэзия, планы и штампы не работают, сочиняешь прямо у секционного стола, а потом бесконечно редактируешь. И испытываешь удовлетворение и наслаждение. От необычных секционных находок, от внезапной их повторяемости по закону парных случаев[14]. От удачно подобранных слов в правильном порядке и сочетании. Конечно, это та самая профдеформация. Конечно, выползая из секции с головной болью и до сих пор вспоминая те многие дни и даже ночи, когда мы исследовали останки погибших, я радуюсь, что эмоции еще сохранились, что сохранилось человеческое. И также понимаю, что там, где нужна моя работа, не нужны эмоции, и эксперт снова побеждает.
Женщина была забетонирована в стене в строившемся доме три года назад. Санитар зачерпывал порцию густой, вязкой замазки, терявшей под его руками очертания женского тела, и в специальном тазу с двойным сетчатым дном промывал эти массы, они растворялись под водой и стекали мутными струями.
В Раменках больше пугали вещи – оранжевый самолетный маяк, покореженный, но сохранивший очертания и цвет. Красивый, выпуклый, яркий. А между закрученными, погнутыми железками застрял кусочек плоти. Непристойный, красный, мягкий, полупрозрачный, склизкий и текучий. Ноутбук с расслоенной крышкой, как будто изгрызенной собакой по углам. Рюкзак. Целый, немного грязный. В нем вперемешку стринги и розовое платье принцессы, детские носки и свитер крупной вязки. Скидочные карты. «Читай-город», «Ecco», «Подружка». А на платье – единорог.
