Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти - [10]

Все перечисленное неправда и правда одновременно. В Москве и более или менее крупных городах судебно-медицинское исследование трупов и работа с телом перед похоронами разделены. Эксперты занимаются только исследованиями трупов вместе с лаборантами и санитарами, они не проводят бальзамацию, не гримируют и не одевают трупы. Лицензии на бальзамацию у Бюро судмедэкспертизы нет, эта лицензия есть у разных ритуальных контор. Нюанс в том, что одни и те же санитары могут быть оформлены и в Бюро, и в ритуальном агентстве. В регионах, маленьких городках эксперт един во многих лицах и часто, кроме основной работы – вскрытий, оказывает и ритуальные услуги.

Среди экспертов много женщин, единичные в поле зрения попадаются и женщины-санитары. И мужчины, и женщины выглядят довольно обычно, но татуированные с ног до головы, с золотыми зубами, цепями и браслетами тоже есть, хотя сейчас татуировками никого не удивишь. Алкоголизм среди сотрудников есть, и это неизбежность, водка действительно снимает стресс, а стресс, хотя у нас веселая работа в адекватном коллективе, все равно есть – ежедневные смерти для психики не проходят бесследно. Но пьянчуга, который на ногах еле держится, вас в морге не встретит: сотрудники регистратуры оформят справку о смерти, расскажут, что делать дальше, и отправят к ритуальщикам. В лучшем случае вы пообщаетесь с замотанным и уставшим экспертом между вскрытиями, по своей или его просьбе.

Судебно-медицинский эксперт или работник ритуальной службы в представлении многих – это суровый мужик, обязательно татуированный, в золоте от зубов до цепей, в клеенчатом фартуке почти что на голое тело. Он выдирает золотые коронки, крадет гробы в крематории и снимает одежду с трупов.

Про бутерброды над трупом написано многое. Естественно, в моргах есть столовые, кухни, но если в случае чрезвычайной ситуации, массовой катастрофы нужно будет работать, не отвлекаясь, сутками, воды попить можно и в секционном зале – от этого не умирают.

Золотые коронки давно не выдирают, но раньше такое бывало, и золотые украшения снимали с одиноких бабушек и дедушек. Одежду с трупов тоже не крадут.

С органами сложнее. Чтобы удачно пересадить почки или поджелудочную железу, требуется соблюсти много условий: возраст, имевшиеся заболевания, причина и давность смерти и условия хранения изъятого органа. Ни у санитаров, ни у экспертов возможностей нет. Трансплантация органов в принципе не проходит через судебно-медицинскую или патологоанатомическую службы. Органы изымают в стационарах при смерти мозга, когда кровообращение и дыхание поддерживаются искусственно. Как правило, при вскрытии изымают различные соединительнотканные образования типа твердой оболочки головного мозга, сухожилий, оболочек яичек, капсул внутренних органов, клапанов сердца, а также разные кости, чаще конечностей, и гипофизы. Соединительнотканные образования и кости используют для трансплантации, из гипофизов делают гормональные вытяжки для приготовления лекарств. Изымают глазные яблоки для пересадки роговицы, и именно с глазами возникают проблемы при прощании. Вместо энуклеированных[5] глазных яблок вставляют протезы с похожим цветом радужки. Находятся родственники, которые открывают глаза умершему, ощупывают тело, проверяют, все ли надето, что они принесли.

В нашей стране по закону действует презумпция согласия на трансплантацию органов. Каждый человек может письменно выразить несогласие с этим, написать отказ имеют право и родственники умершего, но они, как правило, не успевают даже подумать об этом. А трансплантологам не хватает материала – например, для подростков, часто получающих разные травмы.

Режим

С моей коллегой Г. связана еще одна история, которой я люблю пугать молодых экспертов и лаборантов, воспитанников современных моргов, открытых в последние годы в Бюро СМЭ. Не спорю, что соблюдение санэпидрежима в нашей работе очень важно и может избавить от многих нежелательных проблем. Например, от гепатита В. Как часто бывает, мы либо плюем на правила, либо соблюдаем их с таким остервенением, что расшибаем лбы.

При вскрытии изымают различные соединительнотканные образования типа твердой оболочки головного мозга, сухожилий, оболочек яичек, капсул внутренних органов, клапанов сердца, а также разные кости. Их используют для трансплантации, из гипофизов делают гормональные вытяжки для приготовления лекарств.

Эксперт перед входом в секционный зал надевает хирургическую робу, маску, шапочку, нетканый одноразовый халат, фартук, перчатки, нарукавники, бахилы. В специальной секции для вскрытия инфекционных трупов, в том числе ВИЧ, туберкулеза, эксперт надевает вместо маски респиратор. В масках, а тем более в респираторах, в спецсекции тяжело диктовать, задыхаешься, учащается сердцебиение, поднимается давление. Под масками скапливается запах. В секционной на несколько столов, где работают еще три-пять экспертов, приходится надрываться, диктовать громко и перекрикивать коллег, чтобы твой лаборант, который печатает под диктовку, расслышал именно тебя. Шапочки с резинками давят на голову, маска – на уши, головная боль после нескольких часов вскрытий обеспечена. Бахилы на кафельном, да еще и зачастую влажном полу скользят. Санитары постоянно вытирают полы, но во время вскрытий невозможно содержать полы постоянно сухими. Трупы привозят, вскрывают, потом обмывают после зашивания, привозят следующие. День работы – это конвейер. Даже если не у одного эксперта, то на соседних столах. В одноразовых нетканых халатах жарко – были прецеденты с обмороками.