Скоро тридцать - [74]

Но все вышло по-другому. Вмешались случайности: смерть мамы Джинни, развод Пита, несостоявшаяся карьера Катрины, недовольство Гершвина своей жизнью. И проблемы у каждого из нас были свои. Глядя на свою жизнь, на то, что было у нас с Джинни, я наконец понял, почему мы все время возвращались друг к другу. Это была ностальгия — вот как просто. Мы пытались ухватиться за прошлое, потому что нам не нравилось, каким мир был на самом деле. И чего мы не понимали, так это того, что даже и прошлое уже не было тем же самым. Если рассказ Гершвина про свой роман что-то мне доказал, так это то, что никто из нас уже не был тем, что раньше. Мы так далеко ушли по нашим собственным дорогам, каждый из нас столько всего испытал, что мы просто не могли оставаться теми, кем когда-то были. Да, Джинни собиралась связать свою жизнь со мной, но она представляла меня таким, каким я существовал только у нее в сознании. Я уже не был тем человеком, которого она знала много лет назад.

92

Когда я вернулся домой, было начало первого. Джинни выглядела усталой, но спать не шла, а лежала, свернувшись калачиком, на диване с Ларри и Сандерсом и смотрела телевизор. Звук был такой тихий, что почти ничего не было слышно.

— Привет! — сказала Джинни.

— Привет! — ответил я с порога, потом подошел к дивану и поцеловал ее. Я понятия не имел, как скажу ей то, что собирался сказать. — Почему ты не спишь? Ты выглядишь совсем разбитой.

— Ура!

— Ты понимаешь, о чем я.

Она засмеялась.

— Да, я устала, но хотела дождаться тебя.

Я сел рядом с ней на диван. Ларри и Сандерс спрыгнули у нее с колен и скрылись на кухне. Я мельком подумал, что коты могли каким-то шестым чувством ощутить надвигающуюся опасность.

— Я скучала по тебе, — сказала Джинни, обнимая меня и придвигаясь ближе.

Я поднял на нее глаза и поцеловал ее, и в эти несколько секунд мне показалось, что я не прав. Она предназначена для меня. Она — единственная. Как может быть по-другому, когда я сижу рядом с ней, ее тело так близко и мне так хорошо?

— Как Гершвин и Зоя? — спросила она. Услышав их имена, я резко спустился на землю.

— Нормально, — соврал я.

— Чем вы занимались?

— Ничем.

— Шарлотта была с вами?

— Она уже спала.

— Вы что-нибудь ели? Я могу что-нибудь приготовить, если ты голоден.

— Мы поели.

Последовала долгая пауза, потом Джинни сняла с меня руки и села прямо.

— Ты мне расскажешь, что происходит? — спросила она.

Я посмотрел на нее, но не сказал ни слова. Она выглядела прекрасно. В самом деле. Я не мог поверить, что хочу с ней расстаться. И при этом я использовал старый трюк, известный каждому, — притворился злобным уродом, чтобы все закончить. Я не мог поверить, что делаю это.

— Все в порядке, — огрызнулся я.

— Да, на то и похоже.

Я пожал плечами и промолчал.

— Я жду, Мэтт.

— Ждешь чего?

— Жду, что ты мне расскажешь, что с тобой такое. У нас сегодня был такой хороший день. Мы так хорошо ладили. Ты был в порядке, когда уходил к Гершвину и Зое. Что изменилось?

Я закрыл глаза и вздохнул, пытаясь собраться с силами, чтобы сделать то, что я собирался.

Я напомнил себе, почему у нас ничего не получится.

Я напомнил себе, почему я не имел права вторгаться в ее жизнь.

Я напомнил себе, что она заслуживает лучшего и что я не мог ей этого дать.

И наконец я сказал то, что собирался.

— Послушай, — начал я, сознательно избегая взгляда Джинни. Я не мог говорить это, глядя ей в глаза. У меня не хватало для этого сил. — Думаю, у нас с тобой ничего не получится.

— Почему? — осторожно спросила она. — Почему ты передумал?

— Не знаю… Потому что… я не могу это выразить… ну, я не имею права вот так вот разрушать твою жизнь… потому что здесь дело не в тебе и не во мне, это просто ностальгия… стремление к надежности, если хочешь. Ты понимаешь это так же хорошо, как и я, Джинни. Ты не можешь не понимать. Как можем мы строить планы, принимать какие-то решения о нашем будущем всего через шесть дней? Я не имею права требовать, чтобы ты рассталась с Иэном только из-за того, что у нас с тобой была эта сумасшедшая веселая неделя. Ты должна расстаться с ним, потому что ты сама этого хочешь. Мы уже не подростки. Мы не можем так поступать.

— Ты, конечно, прав, — сказала она в конце концов. — Ее голос был тихим, спокойным и ровным. — С самого начала было ясно, что у нас ничего не получится.

— Конечно, — ответил я негромко. — Я — это не то, чего тебе не хватает в жизни.

Молчание.

— Прости, — сказал я. — Прости.

— И ты меня прости, — сказала она, вставая. — Но теперь тебе лучше уйти. В этот раз — насовсем.

Все это заняло несколько минут. Поднявшись наверх, в нашу с Джинни комнату, чтобы собрать вещи, я почувствовал то же самое равнодушие, что и при расставании с Элен. Но в этот раз оно меня не беспокоило. Я больше не паниковал из-за того, что становлюсь бездушным. Вместо этого я осознал свою только что обретенную способность все воспринимать спокойно. Я буду в порядке, сказал я себе. Что бы ни случилось, я буду в порядке.

93

К большому удивлению родителей, я снова переехал к ним, и две недели прошли без особых событий. Джинни не пыталась вступить со мной в контакт. Подозреваю, из-за того, что я не дал ей для этого никакого повода. Я тысячу раз порывался ей позвонить, но каждый раз удерживал себя от этого. За то короткое время, что я провел в Бирмингеме, я уже успел восстановить нашу с ней дружбу, влюбиться в нее, влюбить ее в себя, испортить то, что у нее было с Иэном (хотя все уже и так было испорчено хуже некуда), и расстаться с ней. Сейчас, решил я, лучшее, что я мог сделать, это не влезать в ее жизнь. Так я и поступал, и моя жизнь снова стала такой же, какой была, когда я только что приехал в Бирмингем почти уже три месяца назад. Я снова поселился в своей старой спальне, мои родители снова постоянно доводили меня до клинического сумасшествия, и я время от времени ходил вместо мамы в супермаркет за покупками, стараясь выбрать такое время дня, когда Джинни точно была на работе. Встреченные мной бывшие одноклассники: Адель Фарли (тогда: все знали, что она готова показать свои трусы за пачку чипсов; сейчас: менеджер в строительной компании и мать двоих детей) и Бриджит Гиббонс (тогда: могла продавать газету «Рабочий-социалист» прямо на школьном дворе; теперь: собирательница пожертвований для лейбористской партии). В эти две недели я довольно часто виделся с Гершвином и Зоей. Сначала это было сложно, потому что я никак не мог забыть то, что рассказал мне Гершвин. Но чем чаще я их видел, тем больше убеждался, что они не только подходили друг другу, но, несмотря на то что случилось, все еще любят друг друга. И это успокаивало меня больше, чем все остальное.