Скорбящая вдова - [51]
– А кровью кто помажет? Дьявол?
Тишайший помолчал и горько вдруг вздохнул:
– Ох, дивна жизнь земная… Когда покой в душе – казню, не в духе будучи – прощаю. Сегодня с самого утра во гневе и посему помилую тебя. Ступай, распоп.
– Куда?..
– На плаху. Иль нет, в огонь ступай. Эй, стража, снимите железа! Пускай умрет свободным…
17.
Московский нищий люд знал нрав госпожи своей. Поживши день-другой на папертях и под забором, вновь стал сползаться к терему на Разгуляй. Рассевшись у ворот, они не сварились, не дрались, а жалобно, смиренно пели псалмы. Сей заунывный плач был слышим днем и ночью, и на дворе, и в трапезной, и суть в покоях за толстыми дверями. И чудилось, печальный глас исходит с неба, вкупе с дымом, и не убогие поют – Всевышний жалится и просит пригреть бездомков. Боярыня терпела и, ежели во двор спускалась иль выезжала, то уши затыкала, чтоб не слышать. На третий день терпенье кончилось, велела воды и хлеба вынести, потом и овощей, и яблок. Почуя слабину, блаженный прискакал и в ноги бросился.
– Ох-ох, Скорбящая, ведь скоро смерть моя! Я умираю!
Она крепилась, да сердца не сдержала.
– Ты, Федор, уж прости меня…
– А Бог простит. Умру я скоро, так позволь последние денечки возле тебя побыть и послужить тебе.
– Что ж ты о смерти говоришь? Когда и молод, здрав. Эвон как били – не изболелся, жив.
– Ах, госпожа, признаюсь! – повинился Федор. – Бес искушал! Егда ж не искусил, егда я мерзости его отринул, назвал срок смерти.
– Спаси и сохрани!
– Дозволь же мне остаться! Зря ясти хлеб не буду, а встану у ворот, чтоб нищие не докучали, не лезли чрез заплот.
– Добро, вставай… Да токмо уж смотри, не обижай убогих.
– Всю жизнь при них бы состоял! – заплакал он. – Ласкал бы, холил, кусок бы свой отдал и язвы бальствовал. Коль веку даст Господь! Ведь скоро смерть моя!
И с тем ушел. Неведомо, уж чем утешил, чем смирил стенания и вопли, однако за вратами стихло все, и наступил покой. Скорбящая – в опочивальню, и снова пир горой: меды вкушала, пела и плясала, будто пред смертью, последний час настал.
– Легко как в голове! И тело, словно пух лебяжий!
Сорвавши плат и распустив косу, кружилась в одиночестве, но будто с князем, и ликовала:
– Светлейший мой! Кружи меня, я в твоей воле. Кружи, чтоб я взлетела, аки птица, и отряхнула с ног земную персть! А хочешь, я тебе спою, как ранее певала? «Все да лебедки парами, все да парами, а одной лебедке пары нет. А одной лебедке пары нет, да, одинешенько летит. Одинешенько летит, да, облетела белый свет. Облетела белый свет, да, нигде дружка милого нет…»
В сей миг без скрипа отворилась дверь, и Аввакум вошел. Позрел на дочь, но не взгневился, а молвил горестно:
– Поешь и пляшешь, и меды вкушаешь… Эвон, разрядилась, вся в цветном. А время ль ныне веселиться?
Она распопа подхватила и закружилась с ним.
– Спляши со мной, коль плясывал когда! Ну, не противься! Ведь ты душе моей отец – душа желает веселиться!
Духовник вырвался, перекрестился, однако был смирен. Боярыня не унялась, ковш с медом поднесла и рассмеялась.
– А хочешь ли медку? Испей! Испей же! Я пила! Моя дочерняя душа желала меду!
Он сел на лавку, скуфеечку в руках помял.
– Я мед не пью. Егда душа горит – и мед твой горек. Ты веселишься, а мне тяжко. Все предали меня, измена! И ты вот отвернулась… Я ныне сирота! Егда в Господь Отец, пославши к людям Сына, забыл о нем, измену сотворя, что стало бы? А не было в Христа!.. Сиротство мое тяжко, неприкаянно, убого…
Скорбящая кружиться перестала и голову покрыла платом.
– Ох, Господи, прости… Совсем с ума сошла! Ведь се же ты пришел, души моей водитель…
– Опомнилась…
– Ты что же, Аввакум, сбежал? Весть пронеслась дурная, как будто государь на казнь тебя отправил…
– Да еже бы сбежал! – вскричал с тоской духовник. – Царь цепи снял и отпустил…
– Чего же горевать? Коль отпустил, добро! Я ныне всех разогнала, так ты въезжай в мои хоромы, вкупе с семейством. Здесь места хватит!
– Я мученик! Мне след страдать! – он вдруг заплакал. – Нельзя мне на Москву. Ведь царь меня ссылал! В Даурию, в Мезень!.. А ныне отпустил. Какую казнь измыслил, иезуит! Иль кто-то подсказал… Кто теперь я?!. Увы, увы мне! Сам в Пустозерск пойду! И в яму сяду!
– Ужель ты плачешь, Аввакум? Се диво! Мучений жаждешь? Так страдай! Али твой дух ослаб в столичной неге?.. Так укрепись! И, голову подняв, ступай с открытым ликом. Гоже ли пред бабою реветь и жалиться? Когда я приезжала в Боровск и кланялась тебе, что ты сказал? Одежды на мне черны?
– Злопамятна ты, матушка, – духовник слезы вытер.
– Напротив, сердца не держу. Но мне ли, дочери духовной, жалеть отца? Да и отец ли ты, егда от дочерей своих испрашиваешь силу духа, но сам и слаб, и жалок? Не-ет! Я избрала тебя духовником! За страсть и непокорство. Но где тот Аввакум?
– Он отпустил меня! В цепях или на дыбе я враг царю, достойный супротивник. А ныне кто? Кто ныне я?! Приданое отняли! Ты не узнала, кто?
– И слыхом не слыхала…
– Ох, горе мне! Тем и утешен, что и Тишайшему беда!
– Довольно слезы лить! Коль надобно страдать – страдай! Хоть в Пустозерск ступай по своей воле, хоть сам себя вздыми на встряску! А нет, иди к убогим, за ворота, стой там и жди, когда подам.
Десятый век. Древняя Русь накануне исторического выбора: хранить верность языческим богам или принять христианство. В центре остросюжетного повествования судьба великого князя Святослава, своими победами над хазарами, греками и печенегами прославившего и приумножившего Русскую землю.
На стыке двух миров, на границе Запада и Востока высится горный хребет. Имя ему - Урал, что значит «Стоящий у солнца». Гуляет по Уралу Данила-мастер, ждет суженую, которая вырастет и придет в условленный день к заповедному камню, отмеченному знаком жизни. Сказка? Нет, не похоже. У профессора Русинова есть вопросы к Даниле-мастеру. И к Хозяйке Медной горы. С ними хотели бы пообщаться и серьезные шведские бизнесмены, и российские спецслужбы, и отставные кагэбэшники - все, кому хоть что-то известно о проектах расформированного сверхсекретного Института кладоискателей.
В книгу известной детской писательницы вошли две исторические повести: «Заколдованная рубашка» об участии двух русских студентов в национально-освободительном движении Италии в середине XIX в. и «Джон Браун» — художественная биография мужественного борца за свободу негров.
Документальный роман, воскрешающий малоизвестные страницы революционных событий на Урале в 1905—1907 годах. В центре произведения — деятельность легендарных уральских боевиков, их героические дела и судьбы. Прежде всего это братья Кадомцевы, скрывающийся матрос-потемкинец Иван Петров, неуловимый руководитель дружин заводского уральского района Михаил Гузаков, мастер по изготовлению различных взрывных устройств Владимир Густомесов, вожак златоустовских боевиков Иван Артамонов и другие бойцы партии, сыны пролетарского Урала, О многих из них читатель узнает впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Биографический роман о выдающемся арабском поэте эпохи халифа Гаруна аль-Рашида принадлежит перу известной переводчицы классической арабской поэзии.В файле опубликована исходная, авторская редакция.
Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.
Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.
В романе, завершающем трилогию «Сармат», прослеживаются перипетии судеб двух героев — Игоря Сарматова и Вадима Савелова, некогда принадлежавших к элитному спецотряду быстрого реагирования, спаянного настоящей мужской дружбой и служением Родине. Катастрофа в горах Гиндукуша расставила все по своим местам: кто из них настоящий герой, а кто подстраивается под обстоятельства...