Скопин-Шуйский - [8]

— А вы? — стремительно произнес князь.

— Да уж чего тут, все мы словно взбесились, сразу же распахнули ворота, кто в калитку не поспел, и унесли женщин. Вот тут-то и началось. Стала толпа в ворота ломиться, стрелять да эту полячку требовать. Семен Васильевич говорит: «Воля Божья! А ее не выдадим!» Целый час отбивались. Сколько уложили их… Потом ворота сломали, а тут, дай Бог здоровья, князь Черкасский со стрельцами. Воров разогнал, стрельцов оставил при нас. Потом я да Семен Васильевич во дворец поехали. Встретили дядю твоего Василия Ивановича. Стоит на коне во дворе с крестом и мечом и кричит: «Идите, дети, на вора, на еретика!..» — «Где царь?» — спрашиваем. Кто-то и кричит: «Издох еретик на Красной площади». Мы туда. Ах, боярин, — простонал Калузин, закрывая лицо руками, — не забыть мне того, что увидеть пришлось там… Положили они его, сердечного, на стол, на площади, бросили на грудь ему личину, а в руки дали дуду да волынку, а у ног его зарезанный Басманов…

— И он! — воскликнул Скопин. — А царица?

— Спаслась, говорят, — ответил Калузин. — Сколько ляхов полегло, и не счесть, по улицам валяются без погребенья… За час до полудня кончили резню… Кой-где только еще били литву.

Калузин замолчал. Молчал и князь, подавленный его рассказом. Многое в нем было для него не понятно. Участье дяди, неожиданность события. Отношение народа московского. А главное, пугало его сердце будущее родины.

— Кого же, Ваня, в цари прочат?.. — прервал князь молчание.

Калузин немного поколебался и тихо ответил:

— Князя Василия Ивановича Шуйского.

Скопин стремительно вскочил с места.

— Его! С такими руками! Или Бог проклял Русь! Нет, нет! Не его слабой голове носить венец царя! Не такое неверное сердце покроется царской багряницей! В Москву! Отдохни два часа. Через два часа я еду. Ложись в моей опочивальне. А теперь спасибо тебе, дорогой друг, — ласково сказал он, обнимая Ваню.

— Боярин, — проговорил взволнованно Калузин, — жизнь положу за тебя, Боярин, — через минуту добавил он, — кланяется тебе боярышня… а еще, боярин, пан Осмольский изрублен у покоев царских. Не хотел бежать.

Скопин перекрестился.

— Я знал, что он храбрый рыцарь.

С этими словами князь вышел, чтобы повидаться с матерью и сообщить ей о новых событиях.

— Великая смута настанет во всей земле русской, — сказала Марья Ефимовна, выслушав сына.

У ног ее сидела дура Агашка и жалобно выла.

— Молчи, дура! — произнесла княгиня. Агашка притихла.

— Матушка, через час или два я еду на Москву. Не годится дяде Василию на трон сесть, — начал Скопин.

— Не годится, — повторила княгиня. — Иди, Миша, на службу земле. Сложи голову, коли надо, не много таких сынов у нее, как ты, и нужны они ей.

Голос княгини задрожал, но глаза ее сияли материнской гордостью при взгляде на прекрасное лицо сына. Как бы благословляя его, она положила руку на густые кудри сына.

— Берегись, берегись, молодой орел, — жалобно и глухо произнесла Агашка. — Не сиди на змеином гнезде…

Ни мать, ни сын не произнесли ни слова.

— Миша, — помолчав, сказала княгиня, — я тоже поеду на Москву.

— Поезжай, матушка, — тихо ответил князь, — пожалуй, там лучше тебе будет. Кто знает, что случится. Я оставлю тебе всех людей своих, сам поеду вдвоем с Ванюшей.

— Помни же, Миша, хоть и негоже князю Василию на троне быть и много горя принесет он Руси, но больше будет горя, коли с первого же часа кто на царя пойдет.

Скопин грустно опустил голову.

— Ты права, матушка, замутится земля, — глухо проговорил он, — все воля Божья. Коли поспею, поговорю, не поспею… ну что ж! Первым слугой ему буду во славу Руси!

— Так, так, Миша, — произнесла княгиня. — Служи земле, и она вознесет и вознаградит тебя.

И мать и сын чувствовали, что будущее грозит чем-то роковым, второй раз в один год шатнулась русская земля; ее не успокоившиеся еще силы снова взволнованы. И один Бог знает, какими ужасами грозит это разыгравшееся под бурей глубокое море.

Вся челядь на дворе узнала уже о гибели царя, и по сараям и конюшням шли тревожные разговоры. Все были потрясены и со страхом смотрели в будущее. Таинственное волнение коснулось и этих людей, мирно живших вдали от последних событий. Дрогнула в роковую ночь русская земля, и скоро все далекие дети ее почувствуют этот толчок и, смятенные, растерянные, будут ждать последнего, страшного часа родной земли…

Приняв благословенье матери, Скопин на рассвете покинул родное гнездо вместе с верным Калузиным.

V

Ошеломленный в первые минуты неожиданной кровавой вестью, Михаил Васильевич скоро вернул себе обычную ясность ума.

Дядю своего он знал хорошо, знал твердо и всю жизнь его. Брошенный судьбою в водоворот страшных событий, потрясших всю Русь, князь Василий не имел ни мужества, ни таланта ни влиять на эти события, ни сохранить собственное достоинство. Его имя было соединено с грозным и таинственным призраком, направлявшим его робкие и преступные шаги. В угоду царю Борису он вел пристрастный сыск о смерти царевича Димитрия. И в этом сыске он оставил много темных мест, дразнивших воображение. Он же открыто признавал царя Димитрия истинным царевичем, и он же погубил его теперь, как вора, самозванца и расстригу.