Скопин-Шуйский - [45]

— Кто вы? — спросил Татищев.

Бежать было некуда. По знаку боярина его люди в одно мгновение окружили кольцом беглецов. Злоба и отчаяние закипели в сердце Вышанского. Он едва сдержал себя, чтобы не выхватить сабли и не уничтожить этого человека. Стараясь заслонить собою царицу, он громко ответил по-польски:

— Мы с посольского двора. Светлейшие послы отправили нас узнать, что происходит на Москве. Пустите нас, вельможный пан, продолжать наш путь.

И с этими словами он двинул вперед своего коня. Марина и Ануся тронулись за ним. Уверенный тон князя, по-видимому, произвел на Татищева впечатление. Он колебался.

Вышанский воспользовался этим минутным колебанием и двинулся вперед. Марина поспешила за ним и нервно дернула за повод своего коня. Горячий конь вздыбился. Окружающие расступились. Царица была искусной наездницей, и ее маленькая рука как стальная держала повода. Она втиснула коню в бока концы своих золотых шпор и ударила шелковой плетью. Непривычный к этому конь сделал прыжок вперед, царица едва усидела в седле, но от сильного толчка упала ее высокая шапка и роскошные волны ее белокурых волос до самого седла окутали стан царицы. Ануся громко вскрикнула. Вышанский быстро повернулся к царице.

— О Матерь Божия! — со стоном вырвалось у Марины. Она зашаталась в седле и выпустила поводья. Князь едва успел поддержать ее.

— Мария Юрьевна! — закричал ошеломленный Татищев. — Добро, добро, второй раз не удалось улететь!

Плотным кольцом окружили стрельцы беглецов. Марина уже пришла в себя. Горделивым жестом она подобрала и уложила короной свои волосы. Губы ее были крепко сжаты. Она не проронила ни звука.

Несмотря на свою наглость, Татищев не прибавил ни слова и, обратясь к стрельцам, приказал вести беглецов в их дом. Он не потребовал у них даже оружия, совершенно справедливо думая, что сопротивление с их стороны было бы безумием.

Вышанский ехал рядом с Мариной. Он был совсем убит и считал себя опозоренным, что не мог спасти своей царицы, что он не был ни достаточно осторожен, ни достаточно предусмотрителен, а поступил как ребенок, когда ему было вверено такое сокровище. Деятельный ум Марины усиленно работал.

— Рыцарь, — тихо по-французски обратилась она к князю, и в ее голосе послышалась неукротимая воля, — наши друзья довольно могущественны, чтобы сделать новую попытку спасти меня, но для этого должны спастись вы… Сейчас… — медленно закончила она.

Князь на одно мгновение остановился, низко склонился к гриве коня, как бы делая прощальный поклон царице, потом разом выпрямился и, круто повернув коня, рванулся на ничего не ожидавших стрельцов. Прежде чем они могли опомниться, он ударом сабли сбросил с седла передового, смял конем следующего и прорвался через кольцо.

— Держи! Держи! — раздались крики опомнившихся стрельцов.

— Лови его, лови! — в исступлении кричал Татищев, выхватывая пистолет. Он выстрелил в князя. Марине показалось, что князь слегка покачнулся в седле, но сейчас же он обернулся и погрозил саблей.

Человек десять стрельцов бросились за ним. Но князь скрылся уже за поворотом к реке, и скоро замер стук копыт… Ануся тихо плакала, Марина шептала про себя молитвы…

XIII

Последствия взрыва были ужасны. До сорока домов и лавок были обращены в развалины. Свыше ста человек погибло под этими развалинами. На возбужденный народ успокаивающе подействовало то участие, которое проявили княжна Буйносова и боярышня Головина. Они открыли свои дома для всех обездоленных этим несчастием и щедрой рукой помогали разоренным.

Пожертвовал под влиянием невесты и сам царь значительные суммы, даром велел отпустить материалы для постройки новых домов и лавок и произвел строгий сыск. Но сыск не обнаружил виновных. Находя опасным пребывание в Москве бывшей царицы, царь приказал ее и отца со всей свитой сослать в Ярославль.

Сияющий и радостный ходил Скопин. Словно крылья вырастали у него. Вера в победу, вера в свою родину так и горела в каждом слове его. И это чувство, чувство гордой непобедимости, передавалось всем окружающим и зажигало народные массы. С той минуты, как он от имени царя объявил поход и сказал, что сам поведет рать, появление его на улицах и площадях Москвы приветствовалось восторженными кликами.

— Жив Бог земли русской, — говорил Скопин, — горе врагам ее.

Анастасия Васильевна и Марья Ефимовна благословили его на великое земское дело.

В заботах предстоящего похода князь едва заметил Ваню. Он коротко спросил его, исполнил ли тот его приказания и что с Ощерой.

Ощера тяжело больной лежал в Калуге, где оставил его Калузин, а княжие отряды стекались к Москве. Объявление похода подняло на ноги все московское дворянство, стольников, стряпчих, жильцов. Шли люди из Серпухова и Коломны, из Твери и частью Рязани. Это все сделали грамоты и гонцы Скопина.

Ваня Калузин ходил как помешанный. Его Ануся уехала в Ярославль. Он почти утратил веру в правоту своего дела, и трудно ему было думать о том, что он должен идти войной на царя Димитрия, которому он присягал.

Князь Скопин ходил как грозовая туча, и не только Ваня, но и сам царь и его окружающие, даже Голицын, и Татищев, и вечно злобствующий Димитрий, робели перед ним. Со сказочной быстротой формировал князь Михаил войска. Словно из земли вырастали стройные полки, приветствовавшие его восторженными кликами. Главным воеводой назначили князя Федора Ивановича Мстиславского, а с передовым полком бросился вперед князь Скопин.