Скопин-Шуйский - [44]

— Слушайте! Нет царя Димитрия! Я сам, я видел его труп! И я поведу вас теперь на врагов, на мутителей Руси святой! Во имя Бога и Руси поднимаю я меч и не опущу его, пока мир не настанет на Руси! Слышите, православные! Именем великого государя Василия Ивановича объявляю поход!

Оторопелая толпа, покоренная величественным видом князя, его вдохновенной речью, разом дрогнула и вдруг хлынула вперед с неистовыми криками:

— Смерть врагам! Слава князю Скопину, да здравствует Михаил Васильевич! Веди, веди нас! Все поляжем за тебя!

С этими криками народ бросился по улицам к горящим домам. Бледный, с горделивой улыбкой на лице, Скопин тихо повернул коня к царскому крыльцу…

— Слышишь, слышишь, царь, эти крики? — шептал в это время царю князь Димитрий. — Берегись его, берегись Михаила, смотри, как бы и впрямь не наследовал тебе царь Михаил…

Василий Иванович вздрогнул, но ничего не ответил. В эту минуту в комнату входил князь Михаил. Остановясь на пороге, он низко поклонился царю и громко сказал:

— Твоим именем, великий государь, я объявил людям московским поход на воров!..

Мертвое молчание встретило слова князя. Испуганно и растерянно огляделся по сторонам царь. Лицо Димитрия исказилось от злобы, на тонких губах Голицына играла все та же загадочная улыбка, только лицо Ивана озарилось восторгом.

Князь подождал несколько мгновений, а потом докончил:

— …И что я сам поведу передовую рать!

— И без тебя найдутся воеводы, — прошептал князь Димитрий.

— А большой полк надо поручить князю Мстиславскому, — продолжал Михаил Васильевич, не обращая внимания на Димитрия.

Но тот уже не вынес этого.

— Не царь ты еще, Михаил, — визгливо крикнул он, — еще жив царь Василий.

— А ежели ты, великий государь, — продолжал Скопин с загоревшимися глазами, — не сделаешь того ради спасения Руси, то…

Он остановился, судорожно сжимая рукоять меча.

— То что? — задыхаясь от злобы, спросил Димитрий.

— То я, — ответил Скопин, обращаясь только к царю, — сам спасу ее во имя Бога и во славу твою!

— Вот ты… — начал Димитрий.

— Молчи, — упавшим голосом прервал его царь, — молчи, Димитрий! Уходи, уйдите все, — добавил он, слабо махнув рукой.

Димитрий, нахмурясь, что-то пробормотал и, не поклонясь, вышел. Вышли и остальные.

— Царь, дозволь остаться Ивану Васильевичу, — проговорил Скопин, ласково глядя на разгоревшееся лицо и сверкающие глаза младшего царского брата.

Царь кивнул головой. Через час Скопин за руку с Иваном выходил из царских покоев. Старый царь плакал, обнимая его, и на глазах князя Михаила блестели слезы, когда он целовал руку царя…

Страшный взрыв, потрясший кремлевские стены, показался Марине небесным громом, от которого рухнет ее тюрьма. Жажда свободы, славы, власти заглушила в ней даже страх. И в ту минуту, когда под ее ногами заколебалась земля, она упала на колени с радостным криком: «Хвала Иисусу!»

Воспользовавшись происшедшим смятением, она, схватив за руку Анусю, бросилась из сада к оврагу, к условленному месту.

За оврагом уже ждал князь Вышанский с лошадьми. Его голос дрожал от горделивой радости.

— Вы свободны, великая королева, — произнес он, склонясь на колени у стремени коня и протягивая руку ладонью вверх, чтобы помочь Марине вскочить в седло.

— Благодарю, рыцарь, — ответила Марина, едва прикоснувшись ногой к его ладони и легко вскакивая в седло.

Царице казалось сном это неожиданное освобождение, она едва верила себе, что едет сейчас свободная, что ее тюремщики в испуге оставили свои места и, никем не задержанная, она уходит из своей тюрьмы, чтобы вернуться настоящей царицей. В радости освобождения, в гордых мечтах о будущем, она забыла об опасности, угрожавшей на каждом шагу ей и оставленным ею кровным.

Улицы были запружены и конными и пешими, и никто не обращал внимания на трех безмолвных всадников, медленно пробиравшихся сторонкой. С упоением слушала Марина восторженные крики толпы в честь царя Димитрия и дикие угрозы Шуйскому. Народ спешил ко дворцу. Постепенно затихали крики, и путь становился свободнее, но тем опаснее. Встречные стрелецкие дозоры внимательно приглядывались к поздним всадникам.

Вышанский заметил это, и сердце его сжалось за царицу. Беглецы направлялись к Калужским воротам, за ними князь мог считать себя и своих спутниц почти в полной безопасности. На дороге там уже никто их не остановит. У самой заставы толпился народ, и вся радость, все оживление Марины разом упало, когда она увидела, что застава закрыта. Она кинула беспомощный взгляд на князя. Князь тоже понял, что через эту заставу из Москвы не выбраться. Все рассчитал он, но забыл об одном, что никто из них троих не говорит по-русски. Произнести же теперь хоть одно слово по-польски значило бы подвергнуть царицу несомненной опасности быть растерзанной озлобленной против поляков толпой.

Князь недолго колебался и повернул коня. Он рассчитывал в крайнем случае найти временное убежище в немецкой слободе, у Фидлера. Но едва они повернули к мосту, как их чуть не сбил вылетевший им навстречу отряд. Впереди ехал, по-видимому, какой-то знатный боярин, судя по костюму и лошади. Заметив перед собой всадников, он круто остановил коня. При лунном свете ясно было видно угрюмое, злобное лицо боярина, и царица в ужасе на одно мгновение закрыла глаза, узнав в нем своего злейшего врага и предателя, Михаила Игнатьевича Татищева.