Скопец - [20]

— Первый раз вижу разложившуюся парфюмерию! — поразился полицейский секретарь и покачал осуждающе головой. Он выглядел искренне возмущённым тем, что кто-то потратился на дорогой одеколон и дал ему пропасть.

— Соковников не пользовался этим одеколоном уже очень давно, — пояснил Утин. — Считал, что не его запах.

Зато множество кремов имели такой вид, что ясно стало без лишних разъяснений — ими пользовались постоянно. Убедившись в том, что пристав покуда долго ещё будет подробно описывать каждую мелочь из туалетного шкафчика, и что никаких признаков завещания или других бумаг нет, Шумилов вышел в соседнюю комнату и поинтересовался у Базарова происхождением кремов.

— Хозяин раньше очень переживал по поводу своей внешности, — принялся шёпотом пояснять лакей. — Лицо, дескать, одутловатое, и всё такое. Он много времени уделял массажам и всякого рода процедурам для кожи. Это для того, значит, чтобы придать себе обыкновенный вид, как у всех людей. Я так думаю, мужественности себе добирал. А потом у него стали болеть руки, и Яков Данилович буквально с первого же дня, как появился в доме, постоянно натирал Николая Назаровича мазями и кремами.

— Это почему ещё? — удивился Шумилов.

— Это потому, что у Якова Даниловича «рука легкая».

— Наверное, очень доверял Якову Даниловичу? — предположил Шумилов.

Базаров неожиданно хитро сощурился и недобро хмыкнул:

— Как бы не так. Буквально за четыре дня до смерти называл его «анафемой» и «разбойником», говорил, что Селивёрстов как пришел к нему без штанов, так без штанов и уйдёт… Бедным, как церковная мышь.

— Отчего так?

Владимир Викторович в ответ только развёл руками и поднял глаза к потолку, давая понять, что сказанное Соковниковым никак не могло поддаваться человеческому пониманию. Шумилов в который уже раз при общении с Базаровым ощутил вдруг неожиданную и странную неловкость; прежде он не мог бы толком определить, что же именно его смущало, но теперь нужное слово вдруг само пришло на ум: артистизм. Да, именно артистизм, столь несвойственный человеку простого звания и происхождения. Из уст лакея странно было слышать выражение «бедный, как церковная мышь»; простолюдин сказал бы «гол как сокол». Были и другие мимолётные чёрточки в поведении Базарова, — то ли доля некоей нарочитости в изъяснении своих чувств, то ли бросившаяся в глаза театральность жестов, то ли чрезмерная елейная кротость, сквозившая иной раз во всей его съеженной фигуре… Все это до поры не влекло за собою никакого конкретного вывода, но теперь, в свете сделанного Шумиловым наблюдения, казалось не то чтобы подозрительным, но настораживающим.

Озадаченный своим неожиданным открытием, Алексей вернулся в спальню Соковникова, где принялся терпеливо дожидаться, пока полицейские закончат описывать содержимое туалетного шкафчика.

Затем настала очередь комода, который стоял рядом с кроватью. На нём лежала забытая связка ключей на большом, не менее двух вершков в диаметре, кольце.\2 вершка — это 9 см. — прим. А. Ракитина\ Ключей на кольце оказалось немало, никак не меньше дюжины.

— Что это за ключи? — взяв связку в руки, обратился к управляющему пристав.

— По хозяйству: от всех амбаров, кладовых, погребов во дворе… от ледника… от винного подвала под домом… ну и от шкафов в доме. Хозяин сам любил распоряжаться, до всего, так сказать, сам доходил, — обстоятельно объяснил Селивёрстов.

— От комода где ключ?

— На связке, что у вас в руках, — ответил управляющий.

Пристав действительно отыскал на связке ключ, которым и отпер комод. В нижней его части находился большой кованый железный ларец с навесным замком, на вид очень массивный, прочный и старый. Его поставили на пол, оказалось, что тяжести он необыкновенной, будто ртутью налитый. Ключа при нём не оказалось.

— Ну, и где же от него ключ? — спросил пристав, неудачно попробовав двинуть ларец ногой; тот стоял, точно влитой.

Поскольку Селивёрстов не ответил, пристав принялся примеривать ключи из связки. Ни один из них не подошел. Все присутствующие в недоумении воззрились на ларец.

— Может быть, нужен тот ключ, что Николай Назарович носил на шее на шнурке? — неожиданно подал голос Базаров. — Хозяин какой-то ключ держал постоянно при себе.

— Ага, стало быть, существовал ещё один ключ, — сделал вывод пристав. — Куда же он делся?

— Когда доктор распорядился тело обмыть и приготовить к погребению, ключ, должно быть, горничная сняла.

Немедля позвали горничную. В спальню явилась немолодая, рано состарившаяся женщина лет, эдак, под сорок, та самая, что обслуживала гостей за столом. Назвалась Прасковьей Колчиной, припомнила, что во время обмывания тела покойного Соковникова действительно сняла с его шеи шнурок с ключом, который вместе с нательным крестом умершего был ею убран в шкатулку. Шкатулка же, по её словам, поставлена в гостиной на каминную полку. Пристав отправил женщину в гостиную, и буквально через пару минут та принесла шкатулку, в которой оказался и нательный крест с изумрудами, и золотая цепочка, и ключ на толстом кожаном шнурке.

Пристав распорядился внести в протокол найденные вещи, на это ушли ещё минута-две, и, наконец, подступил с ключом к ларцу. Невысказанные вслух надежды присутствующих оправдались, ключ действительно подошёл к замку.