Скоморохи - [26]

В тот вечер, рассказывая, всплакнула Белява на плече у дружка.

Ждан припомнил свою бездольную сиротскую жизнь, и тоже едва не пустил слезу. Потом дни полетели светлой и радостной чередой.

Белява отошла к печи, стояла, опустив голову, руки висели мертво. Ждан подумал: «А вдруг помрет Белява?» Кровь отлила от его лица, стало холодно, точно распахнули дверь, и в избу потянуло ледяным ветром. Не жить ему без Белявы. Взял маковый цветик за руку, тихо погладил:

— Поведу к попу под венец.

Белява вся встрепенулась, задрожала, подняла непонимающие глаза. А Ждан уже весело:

— Поведу, Белява, тебя к попу под венец.

Белява вырвала у свет-дружка руку, выговорила тихо, с укором:

— Не глумись, Жданушко, и без того на сердце тоска. Разве ж таких девок под венец к попу ведут?

Ждан притянул к себе маков цветик, ласкал и целовал и клялся, что говорит правду. Белява, наконец, поняла — правду говорит мил-дружок, не глумится. И плакала, и смеялась, и прижималась губами к Ждановым губам.

Утро прозрачное и тихое. Снег на кровлях хором и кремлевских зубцах искрился под солнцем и слепил глаза. Перед судной избой толпился народ. На высоком крылечке сидел на лавке великокняжеский боярин Федор Басенок. В стороне, за малым столом, гнулся молодой подьячий. В подьячем Ждан узнал Волка, сына волостеля Курицы. Припомнил, как мальчишкой в драке разбил он Волку нос, а Волк раскровянил ему губу.

На крыльцо поднялся грузный человек — доводчик Оника Заяц. За доводчиком шли излюбленные мужики, старики, выбранные от посадских людей слушать — по правде ли чинит боярин суд. Доводчик низко поклонился боярину судье:

— Вели, боярин, суд начинать, и ответчик и истец в естях.

Басенок распушил бороду, широкое с лукавинкой лицо посуровело. Сидел он прямо, положив на колени растопыренные ладони, важный, в багрецовой шубе, расшитый зеленым шелком воротник стоял позади выше головы. Казалось, не боярин судья, а сама правда восседала на крыльце судной избы.

Подьячий Волк поднялся, петушиным голосом спросил:

— Якушко Соловей, истец, в естях?

— Есть!

Из толпы теснившегося люда шагнул Соловей, стал у самого крыльца по правую сторону. Подьячий спросил:

— Ждан скоморох, ответчик, в естях?

— Есть!

Вышел Ждан, стал у крыльца слева. За Жданом стал позади Упадыш и остальные ватажные молодцы. Выходили якушкинские один по одному, тоже становились за своим атаманом.

Боярин Басенок махнул излюбленным мужикам, чтобы садились, старики переглянулись, опустились на скамью, боярин спросил:

— На чем Якушко челом бьешь и какую вину на Жданке ищешь?

Якушко метнул взглядом на Ждана.

— Бью челом, боярин, на Жданку. Ведовством напустил Жданко на меня порчу, и от той порчи в глотке у меня шип и в брюхе квохтанье. А навел Жданко порчу на меня с злым умыслом — хотел меня и моих товарищей в разор разорить, чтобы мы песен и позорищ на Москве не играли.

Боярин подался вперед, вытянул шею, приложил к уху ладонь:

— Погоди! Шипа в глотке и в брюхе квохтанья не чую.

— Бог не попустил, боярин, Жданке меня в конец испортить. Неделю с половиною шипело и квохтало. Поп Филя молебен Пантелею Целителю трижды правил и водой святой брызгал. Жданкины чары против божьей силы не устояли.

Боярин повернул голову к Ждану, уставился глазами, смотрел долго. Ждан выдержал взгляд, не моргнув. От гнева на щеках румянец. Басенок отвел глаза, про себя подумал: «Молод паренек, куда такому волховать да порчу на людей напускать». Поднял палец:

— Истца чули! За доводчиком слово!

Доводчик слово в слово повторил Якушкины слова, сказал еще, что бьет Якушко челом, ищет с упадышевской ватаги пять алтын убытку, да просит, чтобы боярин-судья велел упадышевской ватаге впредь песен и позорищ на Москве не играть.

Упадышевские не выдержали, заговорили наперебой. Больше всех старался Двинянин, гудел в дремучие усы:

— Поклеп, боярин-судья!

— В лихом деле Жданко не повинен.

Басенок махнул рукой, прикрикнул:

— Не вопите! — И к Ждану: — За тобою слово, ответчик.

Ждан посмотрел на Якушку, перевел взгляд на Басенка:

— Напраслину Якушко несет. Лихого дела на него не умышлял. И чего у него в глотке шип и в брюхе квохтанье — не ведаю и моей вины в том нет.

Из толпы метнулся юркий старичонок, взбежал на ступени, выпалил сиплой скороговоркой:

— Я, боярин-судья, ведаю. Якушко Соловей до хмельного великий охотник, и мед, и вино лакает без меры. Оттого и в горле у него шип, и в брюхе квохтанье. Со мной такое же не единожды с перепою приключалось.

В толпе позади кто-то громко хохотнул, передние, хороня в бородах ухмылку, крепились.

Басенок стянул на переносице брови, топнул расшитым валяным сапогом, шикнул:

— Сгинь!

Старичонок юркнул обратно в толпу. Басенок обратился к Ждану:

— Скажешь ли еще что против истца?

— Скажу, боярин-воевода. Один раз отроком вызволил ты меня из татарского полона и теперь вызволишь, не дашь злому лиходею Якушке меня погубить.

Басенок прищурил повеселевшие глаза, улыбнулся, молодецки раскинул бороду на стороны:

— Верой и правдой великому князю служу. Из полона доводилось православных людей вызволять многих, тебя же не помню. — И к Якушке: — Знайки или послухи есть?

С Якушкой хором ответили все его молодцы: