Сколько стоит корона - [98]

— Дорогая сестра, клянусь, я вас еще мало знаю, но уже люблю самой искренне любовью.

— Сир, — она явно смутилась от такого натиска, а Дойл хмыкнул и ладонью отер рот. Эйрих, если хотел, мог и ошеломлять, и пугать, и смущать, — я не знаю, чем заслужила это.

— Не скромничайте! — Эйрих усадил Эльзу на мягкий невысокий стул и собственноручно налил вина. — Я вас люблю уже за один этот взгляд моего брата.

Дойл приподнял одну бровь, а Эйрих пояснил:

— Я словно вижу перед собой того мальчишку, своего товарища по играм и проказам, каким он был… — Дойл резко втянул в себя воздух, но Эйриха уже было не остановить, он закончил: — до плена.

— Замолчи! — велел Дойл.

Взгляд Эйриха сделался очень проницательным, от недавнего благодушия не осталось и следа. Он сказал, глядя в глаза Дойлу, но обращаясь к Эльзе:

— Видите ли, миледи, во время прошлой войны с Остеррадом мой брат, спасая мне жизнь, попал в плен, и только милостью Всевышнего мы смогли вызволить его.

Эльза тихо выдохнула, а Дойл стиснул зубы и поднялся. Он догадывался, зачем Эйрих говорит это, но мечтал забить эти слова ему в глотку, ударить его, причинить боль в ответ на собственную боль.

— Ты никогда не скажешь этого своей жене сам, — произнес Эйрих, — а ей лучше бы знать, откуда шрамы у тебя на спине.

— Довольно!

Эльза молчала, и Дойл боялся взглянуть ей в глаза — не потому что опасался увидеть презрение или раздражение, а потому что не хотел пугать. Он не мог удержать выражение своего лица и чувствовал, как рот корежит оскал ярости.

Глаза Эйриха посветлели, он подошел к Дойлу, положил руку ему на плечо, крепко сжав пальцы и не давая вырваться, и тихо прибавил:

— Я хочу, чтобы твоя жена знала об этом, как и о том, сколько сил ты тратишь на поддержание спокойствия в моем королевстве, как храбро льешь собственную кровь во имя его процветания.

Ярость все еще плескалась в душе, но взгляд брата успокаивал. Эйрих хотел оказать ему услугу — и оказал, на свой лад. Он желал, чтобы, решив вновь обвинить своего супруга в жестокости, миледи Дойл знала, что он сам пережил пытки и плен и что для него всегда превыше всего останется справедливость.

Но Дойл предпочел бы не поднимать эту тему вовсе. И смотреть на Эльзу по-прежнему не мог. Он знал, что позднее, вечером, успокоится, а до тех пор предпочел заняться делами.

Но буквы с трудом складывались в слова, а слова — в смыслы. Едва злоба, поднятая Эйрихом, утихла, Дойл вспомнил вчерашнюю ночь — и это сладостное воспоминание вскружило ему голову, заставило выпустить перо из пальцев.

— Милорд сегодня не выспались, — заметил отец Рикон, но Дойл так и не сумел, как ни старался, услышать в его голосе насмешку.

— Напротив, — ответил Дойл, — я спал недолго, но весьма недурно.

Рик чуть наклонился и полушепотом, который легко было бы спутать с шелестом бумажных страниц, произнес:

— Я поздравляю вас от всего сердца, милорд, и буду молить Всевышнего о том, чтобы ваш брак был удачен и плодороден, — потом выпрямился и снова вернулся к перебору бумаг и прошений на имя короля, не давая Дойлу возможности ответить.

Дойл поставил подпись и королевскую печать на приказе о поставке на западную границу сорока возов камня — нужно было укрепить ослабленные Остеррадом стены — и сказал:

— Пожалуй, на этом мы прервемся.

— Милорд и вовсе могли не утруждать себя делами, — проговорил Рикон.

— Свадьба свадьбой, отец Рикон, — дернул плечом Дойл, — а границы оставлять незащищенными нельзя. Но я отложу решение судьбы молодых ведьм, — ему не хотелось думать о них хотя бы несколько дней, не хотелось на вторую ночь после свадьбы приходить к жене, неся с собой затхлый дух подземелий и крови.

Этим вечером Эльза ждала его уже в его обычных покоях — сидела за столом у окна и читала книгу. Дойл приблизился к ней и заглянул через плечо, обнаружил изображения растений с подписями, выполненными тонкой эмирской вязью.

— Вы настолько владеете эмирским, чтобы читать на нем? — спросил он. Эльза вздрогнула, отодвинула от себя книгу.

— Мне непросто читать, но я стараюсь совершенствовать свои знания. Это книга, название которой переводится как «О корнях земных и листьях наземных, целебными свойствами обладающих», — ответила она.

— Откуда у вас такая страсть к лекарству?

Она опустила голову:

— Когда мои люди умирали, я ничем не могла им помочь, а Джамилль мог. Он нес утешение страждущим, а я была ни на что не годна, — не меняя поворота головы и тона, она продолжила: — это правда, что вы были в плену?

Дойл стиснул пальцы в кулак, но она тут же коснулась его руки, мягко погладила — и он заставил себя ответить:

— Правда. Это было мое безрассудство — я был молод и не умел думать о последствиях. Мой отряд убили, а меня взяли в плен. Эйрих вытащил меня. И прошу вас, давайте говорить о другом.

— О другом? — как-то задумчиво переспросила она, обернулась — и он поцеловал ее мягкие чуть приоткрытые губы, прося забыть обо всем постороннем, о том, что было и о том, что будет.

— Торден! — она вновь назвала его по имени, как вчера ночью, и Дойл вместе с ней забыл обо всем, погружаясь в теплые волны наслаждения.

До сих пор его жизнь была пустой, теперь она наполнилась. Эльза одним своим присутствием дарила ему свет, такой яркий, что его было достаточно, чтобы разогнать самые темные из его дум и самые мрачные из его кошмаров.