Сколько стоит корона - [71]

Старуха моргнула, из-под морщинистых век заструились слезы, прочертившие две светлые дорожки на серой коже. Щелкнул крюк намордника, и старуха начала судорожно хватать ртом воздух.

— Кого ты призывала на площади?

— К-королеву, — проскрипела она. — Нашу королеву, которую мы так долго ждали.

— Королева далеко от города.

Старуха не то закашлялась, не то засмеялась:

— Жена короля? Она не королева и не будет ей. Настоящая уже здесь. Она придет и защитит нас.

— Кто она? — Дойл мгновенно понял, кого имеет в виду старуха — ту самую могущественную ведьму, которая прибыла в Шеан. Сбежала ли она от чумы? Или затаилась, окружив себя заклятиями?

— Она прекрасна, как лунный свет, — старуха опять закашлялась, и теперь Дойл понял, что это именно кашель, а не смех. — Она луна возле короля-солнца. Она придет, и ты сдохнешь, выкормыш гадюки.

— Кто она? — повторил Дойл, поднимаясь с табурета. Не испытывая уже ни отвращения, ни презрения, он схватил старуху за подбородок и повернул ее голову в сторону стула с железными шипами. — Говори, или посажу туда!

— Она придет, — старуха вдруг улыбнулась, обнажив пустые голые десны, ее взгляд стал слишком внимательным и осмысленным, но сразу же потух, и она рухнула вниз под тяжестью своего тела, с хрустом вывернулись руки в плечах. Дойл со странным трепетом приподнял ее голову, приоткрыл веко, тронул голую и еще теплую шею, а потом развернулся и пошел прочь — она уже никому и ничего не скажет ни под какими пытками.

Зачинщики погрома его уже мало занимали — он опросил их по очереди быстро и почти бездумно, едва осознавая, какие вопросы задает и какие ответы получает — сказывались сутки без сна. Только однажды он был вынужден собраться с силами — когда в одной из камер обнаружил Шило.

— Я говорил тебе, — он наотмашь ударил одноглазого ворюгу по щеке, — не попадаться!

Шило потер щеку и сказал мрачно:

— Высокий господин сердится. Но у меня важное дело.

— Слать записки ты уже разучился?

Бандит помрачнел еще больше:

— От чумы подох мой парнишка-грамотей. В два дня скопытился.

Дойл вытянул руку и оперся о стену — ноги его держали с трудом, но показать слабость перед Шилом было нельзя.

— Говори.

— Я как сбежал ночью, пошел кой по каким делам. Вдруг вижу — валяется чтой-то. Рассмотрел — кошка. Черная, с жирной шкурой, проткнутая насквозь.

— Что ты хочешь сказать?

— А я смекнул, высокий господин, что по нынешним временам если б кто кошку убил, он бы ее враз и сожрал бы. Кому надобно кошку убивать, а опосля выкидывать?

— Хорошо смекнул, — медленно произнес Дойл, — а к страже в лапы сунулся глупо. Кошку принесешь к ночи на старый склад, я взгляну. Деньги получишь тогда же. А пока — чтобы духу твоего здесь не было.

Дойл вышел, ненадолго оставив решетку открытой, а обернувшись, увидел, что камера уже пуста.

В своих покоях он без сил упал на кровать, успев только пробормотать, что должен встать к обеду, и сразу же провалился в густой черный сон без сновидений — слишком короткий, как ему показалось. Голос Джила разбудил его слишком быстро.

— Вам пора собираться, милорд, обед уже скоро, — очень жалобно проговорил мальчишка. Все тело ломило, как будто от горячки или лихоманки. Дойл поморщился, но усилием воли поднял себя с постели — что бы там ни было, Эйриху стоило узнать о ночных событиях во всех подробностях и как можно раньше.

На обед Дойл все-таки опоздал — усталость сказывалась слишком сильно, и он с большим трудом оделся и привел себя в порядок. В теле ощущалась неприятная слабость, голова болела как с похмелья. Чтобы прийти в себя, он выпил залпом два кубка холодной воды, но это не слишком помогло.

Войдя в зал, он сразу же направился к Эйриху, только коротким взглядом скользнув по сидящей на другом конце стола леди Харроу и лишь слегка ей улыбнувшись.

— Вот ты где, — шепотом сказал Эйрих и добавил громко: — мы рады вам, дорогой наш брат.

— Прошу простить за опоздание, ваше величество.

Дойл сел на свое место, подвинул было к себе блюдо с мясом, но так ничего и не взял, вместо этого наклонился к брату и коротко рассказал о ночном погроме, пожаре и предстоящей публичной порке всех причастных.

— Ты думаешь, это нужно? — нахмурился Эйрих. — Люди напуганы…

— И ты должен показать, что нарушение твоих приказов карается со всей строгостью — это их успокоит больше любых милостей.

Эйрих задумчиво постучал рукояткой ножа по столу, но кивнул, соглашаясь, и снова наклонился к Дойлу, но ничего на сказал, потому что двери зала резко распахнулись, и вбежал запыхавшийся стражник в полном облачении.

— В чем дело! — резко спросил Эйрих, мгновенно прекращая все шепотки и устанавливая полную звенящую тишину.

— Ваше Величество, — стражник поклонился почти до пола, — у главных ворот гонец, говорит, срочнейшее донесение. Его не впускают, и…

— Никого не впустят в город, пока болезнь не закончится. Пусть уезжает, — ответил Эйрих спокойно, но его губы заметно побелели, а пальцы сжали скатерть.

— Мы можем выслушать из-за ворот, — почти беззвучно пробормотал Дойл. Эйрих услышал, его глаза блеснули:

— Впрочем, мы желаем знать, какую весть он привез, а потому изволим лично прибыть к воротам.