Сколько стоит корона - [11]

— Всех, Эйрих, — повторил он, — и буду опасаться, пока не пойму, что здесь затевается.

Король ничего не ответил, и Дойл, оставив доспехи лежать тяжелой грудой, прихватил меч и поковылял к себе в покои. Впрочем, на отдых и не рассчитывал — как он и предполагал, возле дверей уже стоял, завернувшись в серый балахон, Рик.

— Поздравляю вас с победой, милорд, — по своему обыкновению почти беззвучно, но как-то очень весомо сказал он. Дойл кивнул и пригласил входить.

В спальне было нетоплено и холодно до стука зубов, но Дойл не обратил на это внимания или, точнее, сделал вид, что не обратил: в глубине души ему захотелось немедленно вызвать идиота-управляющего и лично всыпать ему плетей. Ледяная выстуженная комната обещала ему тяжелую ночь, плечо опять сведет проклятой болью, ногу начнет выворачивать и корежить, как в тисках. Однако его лицо осталось совершенно спокойным.

— Я не стал бы беспокоить вас, милорд, едва вы вернулись из тяжелого похода, — продолжил Рикон, быстрым взглядом, едва заметным под тяжелым капюшоном, обводя комнату и задерживаясь на пустом камине.

— К делу, отец Рикон, я верю, что ты не потревожил бы меня из-за пустяков. Говори.

— Милорд крайне прозорливы, — Рик так и не снял капюшона, — вчера мои люди схватили человека. Который знает больше, чем говорит.

Дойл мгновенно забыл о холодной комнате, пальцы быстро сжались в кулак.

— Его поймали с запиской. Текст не важен, но адресат…

Дойл протянул руку, и на ладонь лег помятый сложенный вчетверо квадратик дорогой желтой бумаги. Прежде чем развернуть его, Дойл принюхался: сладкий шалфей, острый мускус и терпкий запах пота. Письмо написала женщина, а посыльный нес на груди.

В записке было всего несколько слов: «У нас все равно нет выбора, дорогая. Да будет так».

— Кому он должен был доставить письмо?

— Этого он пока не сказал. Но этот лист ему дала женщина без лица, превратившаяся потом в птицу и улетевшая в ночь.

— Вниз, — и Дойл первым направился в подземелья.

Человека нужно было допросить — тщательно. Порядочные женщины не улетают птицами и не прячут лиц, значит, ведьма и правда рядом — и, очевидно, не одна. Пока Рик тихо рассказывал о том, где взяли человека с письмом, Дойл в недрах собственного ума искал ответ на неразрешимый вопрос: как? Как одолеть ведьм? И что им нужно. Мотив не менее важен, чем способ обезвреживания.

Человека держали в одиночной камере, которую в замке называли красной — потому что ее стены давно должны были бы покраснеть от льющейся крови, хотя на деле они просто чернели от плесени и сырости.

Ивен Ган — так его назвал один верных теней. Парень работал на кухне. Имеет пятерых сестер и двух братьев.

Его уже допрашивали — Дойл легко мог прочесть историю допроса по опухшим рукам, разбитому лицу и красным от слез глазам.

— Значит, Ивен, — произнес он, наклоняясь над посыльным и вглядываясь в его рябое банальное лицо.

— М-милорд? — пробормотал парень.

— Сколько тебе лет, Ивен?

Ему недавно исполнилось двадцать шесть, о чем он сообщил дрожащим голосом.

— Двадцать шесть, — повторил за ним Дойл. — Очень мало, Ивен. А впереди — много. И сестрам нужна твоя помощь, у тебя их пятеро.

Ивен затрясся.

— Милорд, я сказал все, что знаю. Клянусь.

— Кому ты должен был отнести письмо?

— Я не знаю. Я должен был положить его возле фонтана.

Дойл всмотрелся в глаза парня и произнес:

— Не совсем. Ты о чем-то молчишь. Кому оно адресовано?

Ивен тряс головой и повторял, что ничего не знает, и Дойл разочарованно отошел от него и сделал знак тени, а сам сел в грубое деревянное кресло. Ожидание ему предстояло недолгое.

— Только без дыбы пока, — велел он, и тень подхватил упирающегося и визжащего Ивена за шиворот.

Два ногтя. Парень оказался либо храбрее, либо глупее, чем можно было бы предположить, потому что выдержал два ногтя, прежде чем выкрикнул:

— Молочница. Я должен был дождаться молочницу!

Тень тут же отложил в сторону инструменты, а Дойл улыбнулся:

— Видишь, как все просто?

Ивен рыдал от боли и страха, но больше уже ничего не пытался скрыть.

— Они пообещали вылечить Марту, мою младшую. Я только… Я только отдавал письма. Мне говорили, кому. Я не знаю, что это значит. Пожалуйста! Поверьте!

— Я верю, — Дойл поднялся из кресла, без брезгливости, но отнюдь без удовольствия взглянул на изуродованную левую руку парня и повторил: — я верю. Теперь — верю, — и скомандовал тени, — пусть отдохнет, а потом выпустите.

Из самого темного угла донеслось:

— Милорд, возможно, он знает что-то еще? Стоит…

— Он больше ничего не знает.

Уже за дверями камеры Рикон спросил:

— Откуда вы знаете?

Дойл пожал плечами:

— По глазам вижу. Глаза всегда выдают лжеца. Рик… — он хотел было сделать шаг, но так и не поставил увечную ногу на следующую ступень, — у меня для тебя дело, отец Рикон. Мне нужна та молочница. Попробуй поймать ее на живца.

— Будет исполнено, милорд.

Рикон ушел — бесшумно, по-змеиному, а Дойл продолжил путь наверх. Теперь, когда он снова в замке, можно начать строить ловушку на медноволосую леди Харроу. Неожиданно при мысли о ней в паху потянуло, и Дойл выругался сквозь зубы — это было еще одно доказательство, пусть и косвенное. Он давно вышел из того возраста, когда желания тела затмевают голос разума, а при мысли об этой женщине все его тело начинает гореть. Он читал, и не раз, что могущественные ведьмы знают составы зелий, которые многократно повышают женскую привлекательность — вероятно, она воспользовалась чем-то подобным тогда на приеме, три недели назад.