Сколько стоит человек. Тетрадь двенадцатая: Возвращение - [6]
Сгущалась темнота. Молодой месяц зашел, и я решила, что идти ночью по незнакомым горам опасно. Но вот вопрос: где найти ночлег? Ни кустика, ни сухой листвы. А на высоте вечных снегов ночью не так уж тепло даже в самое жаркое лето. Горы есть горы.
Кругом было множество валунов; с одной стороны возле них росли папоротники. Что ж, за неимением лучшего и это сойдет. Я устроилась с подветренной стороны, закуталась в одеяло и уснула, так как отмахала я немало и усталость давала о себе знать.
Но недолго могла я «беседовать с Морфеем». Этот греческий бог привык к более теплому климату. Проснувшись, я решила продолжать путь: звезды были до того неправдоподобно яркими, что можно было рискнуть, тем более что тропинка белела на темном фоне короткой, но густой, как войлок, травы.
В сомнительных случаях я ощупывала дорогу палкой. Но без приключения не обошлось. Я шла очень осторожно. Ветер затих, и тишина была полная, даже вода нигде не шумела. Вдруг я услышала, как покатился камень. Я остановилась и прислушалась. Шаги! Я пригнулась и на фоне неба ясно увидела силуэт человека, двигавшегося мне навстречу. Я метнулась в сторону, отползла немного и притаилась. Тишина. Шагов не слышно. Я чуть приподняла голову: тропинка была пуста.
Несколько минут я лежала, сжимая одной рукой палку, другой — кинжал. Полная тишина. Я еще выше поднялась. И тут увидела, как по ту сторону тропинки осторожно поднялась голова и сразу же опустилась. «Э, да ты боишься меня!» — подумала я, успокаиваясь. Несколько долгих минут ожидания. Затем осторожный шорох: ползет… Дальше, дальше — в сторону валунов. И торопливые шаги: туда, откуда я пришла. Когда звук удаляющихся шагов затих, я встала и пошла дальше.
Но вот и сам Мамисонский перевал.
Вначале передо мной встал огромный «цирк», опоясанный высокими моренами — следами, оставленными мощными ледниками, ныне уже исчезнувшими. Из ледника, еще остающегося в самом центре «цирка», вытекает Рион. Тут наблюдала я восход солнца.
Вправо по крутой, совсем голой горе — подъем к перевалу. Обычно здесь — снежник, но нынче он растаял и гора какая-то раздетая.
О том, где кульминационная точка перевала, можно догадаться: там небольшая метеоточка.
О том, как цветущий край превращается в пустыню
По мере того как я спускалась с перевала, жара становилась невыносимее. Глядя сверху на выжженную долину, мне расхотелось спускаться. И я пошла по еле заметной тропинке, ведущей к какому-то жилью на высокогорном пастбище. Добралась я туда часам к двум, в самое пекло. Скалы, казалось, были раскалены, как внутренность печи.
Аул — несколько убогих, сложенных из камней саклей, овечья кошара и какая-то стена из обмазанного глиной хвороста. К стене прислонены жерди для сена. Аул казался пустым, но свежий овечий навоз, сваленный в овраг, указывал на то, что здесь живут. Ах, вот и «житель»! В тени этой стены сидел изнуренного вида старик, только что, должно быть, перенесший приступ малярии. Я поздоровалась. Он ответил и, потеснившись на камне, служившем скамьей, пригласил меня отдохнуть.
После традиционных замечаний о погоде и вопросов о здоровье я спросила, почему все имеет такой нежилой вид: горы неиспользованного навоза, а грядки под окнами даже и не вскопаны.
— Прежде мы тут с весны до поздней осени жили. Тогда здесь было хорошо. Но теперь этому приходит конец. Нас заставляют переселяться в долину. Вот взгляни туда! — сказал он, указав рукою вниз. — Да разве там жить можно? Там воды — ни капли! Было время — долина была богатая, плодородная. Видишь сторожевые башни? Там богатые селения были. Одни кладбища остались.
Действительно, невдалеке от башен чернели четырехугольники торчащих вертикально могильных камней. По всей долине виднелись следы пересекающихся под прямым углом арыков.
— Это еще в прошлом веке, когда Шамиль бунтовал, царь велел вырубить все леса — вон на тех горах. Не стало лесов — не стало ручьев, и арыки пересохли. Все засохло, и жизнь ушла. И уже никогда не вернется, потому что лес больше не вырастет.
— А почему лес не вырастет? — задала я глупый вопрос.
Дед покачал головой.
— Ты гор не знаешь, потому и не понимаешь. Так слушай. Стоит лес. Зимой снег на полторы-две сажени выпадет, весной медленно тает. Вода в землю и под землю уходит. И все лето ручейки из под земли бегут. А вот срубили лес. Зимой снег выпал, а весной сразу растаял. Паводок сорвал землю и смыл ее с гор. Остался голый камень. Горы умерли. За ними умерла и долина: без воды нет жизни. Наши деды переселились в горы. Тут травы хорошие. И родники есть. Ну, нынче и здесь беда: травы выгорели. Скот стравил те луга, что были для сенокоса. На зиму кормов не будет. Да что зимой, уже и теперь травы нет: скот пыли наелся, брюхо позаклеило. Скот уже гибнет, как погибнем и мы, когда нас переселят в долину.
Дед грустно покачал головой, склоняясь на свою клюку.
Я тоже молчала. Зачем переселять людей в долину? Для более удобного надзора. И мне вспомнилось, как 15 лет тому назад я удивлялась, почему в сибирской тайге выселяли людей с расчищенных полян в села, где тесно и земли не хватает.
Интересы — не людей, а их надзирателей!
