Скобелев: исторический портрет - [18]

Вернувшись, Скобелев доложил результаты и оправдал, таким образом, возвращение красноводской колонны. Кауфман, тщательно проверив факты, поблагодарил команду и наградил всех Георгиевскими крестами. Кавалерская Георгиевская дума большинством голосов признала Скобелева достойным награждения орденом св. Георгия IV степени по статье 315 статута. «Вы исправили в моих глазах свои прежние ошибки, но уважения моего еще не заслужили», — сказал Скобелеву Кауфман (скоро ему придется снять эту оговорку). Мечта Скобелева сбылась.

Это опасное предприятие, «подвиг смелости», как его назвал Мак-Гахан, совершенный Скобелевым в любимой им области разведок и рекогносцировок, уже рисует образ того Скобелева, которого знала и любила вся Россия: отважного, не признающего никаких преград, презирающего смерть и стремящегося только к победе. Замолчать его заслуги было уже невозможно. О его подвигах говорили войска, им было довольно начальство. Мемуаристы, включая на этот раз и Верещагина, писали о его действиях, не скрывая своего восхищения. Но награда возбудила и старых недоброжелателей, находивших всевозможные изъяны в поведении Скобелева.

В хивинской экспедиции Скобелев близко подружился с Мак-Гаханом. Этот корреспондент впоследствии присутствовал на театрах других войн с участием Скобелева, подробно и правдиво освещал в американской и английской прессе военные события, чем способствовал известности Скобелева в этих странах, особенно в Англии. Во время турецкой войны Мак-Гахан, сопровождая русскую армию, дошел с ней до Константинополя и умер в столице Турции от тифа. Скобелев горько оплакивал безвременную смерть своего друга.

Расположение русского офицера Мак-Гахан завоевал своей смелостью, всегда импонировавшей Скобелеву. Когда войска выступили из Хивы в направлении на Оксус (24 августа), Скобелев задержался в городе, чтобы написать донесение Кауфману. В только что взятой чужой столице с ним находилось всего два человека. До выезда он предложил американцу остаться с ним во дворце хана, чтобы потом вместе двинуться вдогонку ушедшим вперед войскам. Несмотря на риск, журналист согласился. В своей книге он рассказывает об этом эпизоде: «Войска выступили около двух часов и к трем часам скрылись из виду, а полковник Скобелев (ошибка, тогда еще подполковник. — В.М.), его два служителя и я, ничтожный остаток победоносной армии, остались одни среди неприятеля. На другой день, рано утром, мы пустились в путь, чтобы присоединиться к войску. Часа три или четыре мы ехали среди цветущих полей и садов оазиса, встречая по пути узбеков, которые кланялись нам почтительно, но видимо радуясь, что последние русские уезжают. Никто не выказал, однако, ни малейшего поползновения оскорбить нас, и наш отряд в четыре человека ехал так же спокойно, как если бы нас была тысяча».

Следствием похода было заключение с хивинским ханом мирного договора, согласно которому он уступал России земли по правому берегу Аму-Дарьи. Над Хивой фактически устанавливался русский протекторат, на нее накладывалась контрибуция (около 2 млн. рублей), уничтожалось рабство.

Приехав после похода в Петербург, Кауфман на сей раз дал боевой деятельности Скобелева высокую оценку и в споре с одним скептиком высказал твердое убеждение, что «Скобелев себя еще покажет». Последовали новые повышения: 22 февраля 1874 г. Михаил Дмитриевич был произведен в полковники, а 17 апреля назначен флигель-адъютантом. Но в службе его наступила новая пауза: по возращении из Средней Азии он был отчислен из полка и оказался не у дел. В Петербурге ему пришлось довольствоваться весьма скромными назначениями. Некоторое время он служил в должности начальника штаба кавалерийской дивизии, которой командовал его отец, Скобелев-первый. После расформирования дивизии Скобелева-второго причислили к главной квартире, что также не могло его удовлетворить. Томясь бездействием, он взял отпуск и отправился отдохнуть в Париж, а оттуда переехал на юг Франции. Здесь его внимание привлекла происходившая по соседству, в Испании, гражданская война между правительственными войсками и сторонниками принца дона Карлоса, стремившимися посадить на испанский престол этого ретрограда, чтобы восстановить средневековые порядки. Политически Скобелев вовсе не сочувствовал карлистам, но его заинтересовал опыт их горной партизанской войны. Регулярная же испанская армия его не интересовала, да она тогда и не имела ничего, заслуживающего заимствования. Мотив поездки очень характерен для Скобелева: «Мне надо было видеть и знать, что такое народная война и как ею руководить при случае».

Решив изучить опыт карлистов, Скобелев пересек границу и присоединился к ним. Неофициальный и даже негласный характер этой поездки вполне объясняет отсутствие документов об этой странице жизни Скобелева. Ее описания мы не найдем и в биографических работах, даже в работе Н.Н.Кнорринга. Единственный источник — воспоминания о Скобелеве Василия Ивановича Немировича-Данченко, известного в свое время писателя, брата знаменитого театрального деятеля (Владимира Ивановича). Об этом писателе следует попутно заметить, что его воспоминания (вместе с которыми опубликованы несколько важных писем Скобелева) представляют собой один из основных надежных источников как незаменимое свидетельство близкого человека. Немирович-Данченко не преувеличивает и того, что Скобелев был с ним весьма, даже более чем со многими другими, откровенен. Но восторженное отношение писателя к личности Скобелева, его увлечение своим героем, о котором он написал, кстати, и несколько романов, иногда приводит к тому, что рисуемый им портрет становится непохожим на оригинал. Эту слабую сторону его воспоминаний отмечали биографы Скобелева, например М.М.Филиппов, а также другой современник, к свидетельствам которого нам придется не раз обращаться: «…этот искусный рассказчик одарен очень пылким воображением, и в его известных воспоминаниях нередко затемнена самая истина»