Склирена - [26]

— Ты не можешь решиться, — сказал ей старик, — и я понимаю твою борьбу. Нелегко отказаться от себя самой… но ты решишься, ты поймешь, что иначе не стоит жить. И вот тогда, когда за недолгое счастье тебе не жаль будет отдать всю свою жизнь, выйди под эти вечные звезды, немые свидетельницы нашего разговора, взгляни на далекое небо и скажи: «Я решилась!..» — и мой дух прилетит невидимый, легкий, как дуновение ветерка, — и я возьму твою душу и вселю ее в лютню, и лютня оживет, и чудная сила окажется в ней…

Молча встала Склирена, молча простилась она со стариком. Раздумье светилось в ее глазах, и во время долгого обратного пути напрасно старалась разгадать Евфимия мысли своей госпожи.

IX

Но покой и простор ты готова отдать

За безмерное счастье мгновенья…

Кн. Э. Э. Ухтомский

Уже звезды загорались на небе, когда придворные расходились от вечерней трапезы. На пути к своему помещению Глеб встретился с Евфимией.

— Куда ты спешишь, спафарий? — спросила его девушка.

— Домой, красавица; пора спать, — ответил он.

— Спать… — презрительно протянула она. — Смотри, какая ночь звездная… как хорошо должно быть теперь в саду…

— Да, — промолвил он, — особенно, если пойти гулять с тобой.

— Перестань, — вполголоса шепнула ему Евфимия, — ты мог бы выбрать кого-нибудь покрасивее меня и поважнее…

Лицо Глеба вдруг сделалось серьезным.

— Тебя послали поговорить со мною? — изменившимся голосом произнес он, и горькая усмешка мелькнула на его устах.

Евфимия испугалась.

— Как можно, — горячо возразила она, — никто не посылал меня и, клянусь тебе, никто не знает, что я говорю с тобою. Я сама хочу добра тебе, спафарий; подумай: почести, богатство, все доступно тебе.

Глеб покраснел.

— Предлагай все это своим соотечественникам, — гордо сказал он.

Она замолчала в смущении.

— У тебя нет сердца, чужеземец, — робко вымолвила она наконец, — тебе уже показали так много участия…

Он попытался смягчить резкость своих слов.

— Я благодарен… я никогда не забуду… Если ей нужна моя жизнь — пускай берет. Но лгать и притворяться я не буду.

— Да пойми же, — воскликнула она, — ведь тебя любят, страдают…

— Ах, перестань, — с отчаянием возразил он, — разве это любовь? Ей чуждо и враждебно все, что мне дорого… Любит?! Она — августейшая госпожа, я — вчерашний раб!.. Что общего?!

И он, взволнованный, пошел к себе, а Евфимия с недоумением смотрела ему вслед.

* * *

Когда, через два дня, гуляя под вечер по саду Гиерии, Глеб встретил Склирену, он с первого взгляда понял, что она намерена говорить с ним. Действительно, сделав следовавшим за нею служанкам знак остановиться, она одна подошла к спафарию. На ее бледном лице горели черные глаза, и глубокую решимость выражали ее черты.

— Знаешь, — сказала она, — наш царствующий дом скоро породнится с вашими князьями. Император хлопочет о сватовстве царевны (своей дочери от первого брака) с русским князем Всеволодом Ярославичем[9]. Скоро в Киев отправляется посольство, и я хочу, чтобы ты ехал тоже. Это тебе случай вернуться на родину.

Склирена сказала все это ясно и отчетливо и даже имела силы улыбнуться, но глубоко страдальческое выражение промелькнуло в этой улыбке.

Глеб стоял, пораженный, как громом, и с недоумением смотрел на нее. Он боялся поверить неожиданному счастью; ему казалось, что он во сне слышит эти слова.

— Ты отпускаешь меня домой? — робко спросил он наконец, и все лицо его вспыхнуло.

— Да, я вижу, что ты грустишь по отчизне, и хочу помочь тебе уехать, если ты пожелаешь…

Радость, беспредельная радость, охватила его.

— О, августейшая!.. — мог только выговорить он, падая перед нею на колени и горячо целуя край ее одежды.

А над ним склонялось ее бледное лицо с горящими глазами, и невыразимая мука светилась во взоре, словно его торжествующая радость была для нее новою, смертельною раной…

Она подозвала служанок и продолжала свой путь ко дворцу, а он все еще стоял, счастливый и взволнованный, на том же месте.

* * *

Глеб был глубоко счастлив. Он забрел в самый глухой угол сада Гиерии, уселся среди кустов на берегу моря и долго сидел в безмолвном созерцании, в каком-то счастливом забытье. Душа его, полная восторгом, упивалась ширью и бесконечным простором моря. Все казалось ему радостным, сияющим…

Знакомый голос Евфимии вывел его из задумчивости. Не видя Глеба, скрытого густою зеленью, она, остановясь на дороге, в нескольких шагах от него, разговаривала с другою служанкой.

Глеб невольно прислушался.

— Я теряю голову, я не знаю, что мне делать… — говорила Евфимия.

— Уверяю тебя, Евфимия, — сказала другая служанка, — все, что ты мне доверишь, умрет со мною… Но только скажи мне: правда ли, что причиной всего этого спафарий Глеб, как это говорят во дворце?

— Кто говорит? — строго спросила Евфимия.

— Все… все видели, как севаста то краснеет, то бледнеет при встречах с ним… А он, этот бессердечный варвар, который всем ей обязан, так холодно, так небрежно отвечает на ее милостивые слова.

— Удивляет меня, — с раздражением проговорила Евфимия, — что всех во дворне так интересуют чужие дела… Какое нам дело — даже нам, ее ближайшим служанкам — тот ли это, или другой… Мы видим и знаем одно — что наша госпожа несчастна. Посуди сама, разве это похоже на ее прежние прихоти и увлечения? Она не спит ночей, она измучилась. У меня болит душа, когда я думаю о ней. Вот и теперь, я ушла на короткий срок, а меня беспокоит, не случилось бы с ней чего…