Склейки - [33]

И она сдалась окончательно. Гремя связкой тяжеленных ключей, Елена открыла сейф, достала из него папку с документами и разложила бумаги на столе.

– Дим, поснимай,– сказал Эдик.– Вот сюда,– и выдал Диме новую кассету.

– Как тебе надо? – переспросил Дима, когда они с Эдиком склонились над столом.

– Сначала,– сказал Эдик,– общий план всех бумаг на столе. Потом – каждую отдельно, крупным планом, так, чтобы весь текст обязательно попадал в кадр. Подержишь секунды три – и следующую, хорошо?

Дима так и сделал. Минут через пятнадцать они были свободны и вернулись в зал, где Волков уже отвечал на вопросы.

Эдик никогда больше с Димой об этом не говорил, словно Димы там и не было. Возможно, он искренне так и считал.

– И что это может значить? – Я разочарована.

Вопросов у меня теперь больше, чем ответов. Дима трет виски – собирается с мыслями. – Как что? – говорит он наконец.– Мы знаем, что есть кассета. Так? – Так. – И что на ней было записано что-то важное. Так?

– Так.– Мне все еще трудно собрать все детали в единое целое.

– Смотри: сначала Волков обещал Эдику какую-то информацию, потом обещать перестал. Но она, наверное, была очень важна, и, когда Волков пошел на попятный, Эдик решил добыть ее сам, через Елену.

– Ну, видимо, да...– Я соображаю так плохо, что темный лес, качая ветвями, плывет и двоится.– А что дальше?

– Да ничего.

Мы оба тупо молчим.

– Нет, Дима, это не может быть все...– задумчиво произношу я,– если информация была такой важной, что Эдика из-за нее убили.

– Кто убил? – Дима нервно выключает в салоне музыку и включает свет. Лампочка над дверцей тусклая, меня она только раздражает, но я терпеливо молчу.

– Ну мы с тобой и тупые! – Я смеюсь, и Дима смеется тоже.– Давай по порядку. Если Волков сам предлагал информацию Эдику, значит, это не мог быть компромат на Волкова, так?

– Так. Но если он потом изменил мнение, возможно, она стала компроматом...

– Или речь шла о разной информации?

– Вряд ли.

– Да, детективы из нас с тобой...– Я тянусь к кнопке и выключаю свет, а Дима хватает меня за талию, прижимает к себе, и через минуту я уже лежу у него на коленях. Он гладит меня по щеке.

– Подумать только,– шепчу я,– я ведь на самом деле тебя боялась...

Сегодня мне это кажется сказкой, страшным сном, и тем сильнее мне хочется прижаться к нему.

– А сейчас?..

– Сейчас не боюсь.

– Совсем?

Я смеюсь, подтягиваюсь вверх, обнимая его за шею, и целую, целую, целую... А потом устают руки, и я снова падаю вниз. Димка придерживает меня руками.

К темному стеклу льнут белые пушистые снежинки.

– Снег пошел,– говорю я.– Завтра все снова станет мягким. Сугробы... Ни грязи, ни льда... Так что с Волковым? Понимаешь, непременно нужно выяснить, что случилось. Нужно выяснить, мог ли сам Волков или его охранник убить Эдика!

– Не понимаю...– отвечает Дима.– Зачем?

– Да потому что, если могли, я буду знать, что никто из наших этого не делал, понимаешь? Неужели для тебя это не важно?

– Важно,– отвечает Дима.– Ну что, поехали?

23 декабря, пятница

Вхожу в кабинет, навстречу мне – Малышева. Она довольная, прямо светится счастьем, и даже острая ее челка завивается сегодня мягкой кудряшкой. Я заражаюсь от нее хорошим настроением, а может быть, это настроение осталось у меня еще со вчера...

– Ну,– говорю я,– рассказывайте.

Мой тон игрив, и Надька, блестя довольными глазами, отвечает мне, кокетливо смягчая слова:

– Корпоратив...

– Когда?

– В пятницу.

– Где?

– В Зазеркалье.

– Кто платит?

– Начальство.

– Класс! – Даже работать не хочется. Хочется идти делать прическу и покупать новые туфли. И даже Данка не наседает со съемками.

– Когда у нас последний день?

– Четверг.

– А в пятницу?

– В пятницу поставим новогодний выпуск, правда, Дан?

– Правда,– Данка улыбается,– если успеем склеить. Не успеем – придется выходить.

– Дан, когда мы не успевали? – Анечка стелет мягким бархатом, я снова и снова влюбляюсь в ее голос.

– Ладно, народ, давайте по съемкам.– Данка портит-таки идиллию, но никто на нее не обижается: что делать, такая у нее работа.

Она быстро раскидывает сюжеты по девчонкам.

– Так,– говорит Данка мне,– позвонишь Грязнову, уточнишь... Вот,– она кладет передо мной УВДшную распечатку.– Ночью подростки били витрины. Надо бы узнать, в каком магазине, и подробности от ментов. Вот и будет тебе сюжет. Съездишь, подснимешь, синхрончиков поднаберешь.

– Грязнов...– стенаю я. Живо себе его представляю: он маленький, краснолицый и круглый, похожий на напитанный гноем прыщ.

– Да. А что делать? – Данка издевается. Она бросает на меня долгий лживо-сочувственный взгляд и выходит, крутя в пальцах тонкую сигарету.

Я нахожу в справочнике, нами же и составленном, растрепанном и почерневшем от касания наших пальцев, номер пресс-службы УВД.

– Алло,– говорю я,– Константин Васильевич? Это Оксана Васильева, журналист. Константин Васильевич, у нас тут информация... От вас получили – про витрины.

– Да,– отвечает он,– отправлял.

– Мы бы хотели подробности уточнить. Не подскажете, кто этим делом занимается?

– А что вас интересует?

– Ну... Адрес магазина. Мы бы подъехали, сняли, чтобы картинка была.

Он прерывает меня. В его голосе сквозит тягучая уверенность превосходства. Я отодвигаю трубку от уха – мне неприятно его слушать.