Склад = The Warehouse - [2]

Прошла уже примерно неделя с тех пор, как мне сказали, и почему-то возможность писать делает ситуацию гораздо более реальной. Теперь уж назад не отмотаешь.

Как бы то ни было. Довольно об этом. Пойду погуляю с собаками. Подышать свежим воздухом не помешает. Увидите проезжающий мимо автобус со мной, помашите. У меня от этого всегда настроение улучшается.

Спасибо, что прочитали, вскоре продолжим.

Пакстон

Стоя перед витриной кафе, Пакстон положил руку на стекло. Меню на стене внутри обещало изготовленные в домашних условиях вкусовые добавки к мороженому. Крекеры Грэм, шоколадное суфле и ирис на арахисовом масле.

С одной стороны к кафе примыкал магазин скобяных изделий, называвшийся «Попс», а с другой – закусочная, оформленная как вагон-ресторан, с неоновой рекламой, надпись которой Пакстон не мог разобрать. Делияс? Далияс?

Пакстон осмотрел из конца в конец видимый отрезок главной улицы. Так просто вообразить на ней толпы народу. Всю его жизнь она была многолюдной. Такой это городок, что вызывает ностальгию после первого же посещения.

Теперь это было эхо, замирающее в белом солнечном свете.

Он повернулся к кафе, единственному заведению на этом отрезке улицы, не заколоченному посеревшей от времени фанерой. Стекло витрины, покрытое уличной пылью, нагрелось на солнце.

Глядя внутрь, на пыльные стопки металлических чаш, пустые табуреты, коричневато-желтые холодильники, Пакстон хотел испытать какое-то сожаление по поводу того, что это заведение означало для окружающего его города.

Когда он вышел из автобуса, на душе было тоскливо, хуже не бывает. Само его появление здесь растягивало кожу так, что она едва не лопалась, как слишком сильно надутый воздушный шар.

Пакстон перекинул сумку через плечо и обернулся к толпе, топтавшей траву, пробивавшуюся сквозь трещины в бетоне тротуара. Из задней части автобуса еще не все вышли – медлительные пожилые люди и люди с ограниченными возможностями задерживали выход.

Всего помимо Пакстона вышло сорок семь человек. Он пересчитал их примерно на полдороге, занявшей всего около двух часов, когда в телефоне не осталось ничего, что бы привлекло его внимание. Пассажиры сильно отличались по возрасту и этнической принадлежности. Широкоплечие мужчины с мозолистыми руками поденщиков. Сутулые конторские работники, расплывшиеся за годы, проведенные перед экраном компьютера. Одной девушке вряд ли было больше семнадцати. Невысокого роста, кудрявая, с длинными золотыми косами до поясницы и с кожей как молоко. На ней был старый брючный костюм фиолетового цвета, который был велик ей размера на два. За годы стирки и носки ткань выцвела и растянулась. Из воротника торчала оранжевая бирка, вроде тех, что используются в магазинах подержанной одежды.

У каждого был какой-нибудь багаж. На неровном тротуаре покачивались потертые чемоданы на колесиках. Пассажиры надевали на спины или брали на плечо городские рюкзаки. Все потели от напряжения. Голову пекло. Вероятно, было больше тридцати восьми по Цельсию. Пот стекал по ногам Пакстона, собирался под мышками, из-за этого одежда липла к телу. Потому он и надел черные брюки и белую рубашку, чтобы не были заметны пятна пота. Бежевый костюм седовласого человека, похожего на профессора колледжа, выпущенного на пастбище, был цвета влажного картона.

Пакстон надеялся, что центр обработки близко и что там прохладно. Он хотел оказаться в помещении. На языке ощущалась пыль заброшенных полей, он чувствовал слабость, не позволявшую удерживать внимание на чем-либо. Жестоко со стороны водителя было высадить их на краю города. Желая сэкономить горючее, он, вероятно, остановился неподалеку от федеральной автострады, но все равно.

Очередь впереди двинулась и потекла направо за угол. Пакстон двинулся с остальными. Ему хотелось остановиться, вытащить из сумки бутылку воды, но из-за остановки перед кафе – проявления слабости – теперь впереди него стало больше народу, чем позади.

Незадолго до поворота мимо него вперед протиснулась женщина до того энергично, что он едва устоял на ногах. Она была старше его, с азиатским лицом, гривой седых волос и кожаной сумкой через плечо. В полуметре перед Пакстоном она споткнулась и расшибла колено.

Люди вокруг нее расступились, но не остановились. Пакстон понимал, почему. Тонкий голосок у него в голове кричал: «Иди, не останавливайся», но, разумеется, он остановился и помог ей подняться. Из ссадины на голом колене струйка темной крови стекала в легкую матерчатую туфлю.

Она посмотрела на него, едва кивнула и стала пробираться дальше. Пакстон вздохнул.

– Не за что, – сказал он так, чтобы она не услышала.

Он стал за ней. Стоявшие сзади напирали, вероятно видя падавших. В воздухе пахло кровью. Пакстон снова закинул на плечо сумку и пошел быстрым шагом, стремясь к углу. За поворотом показался большой театр с белым тентом. Штукатурка на фронтоне местами обвалилась, открывая пострадавшую от непогоды кирпичную кладку.

Вдоль верхнего края тента поломанные стеклянные трубки неоновых ламп образовывали разной высоты буквы, слагавшиеся в слова «ВИ НА РЕ». Пакстон сообразил, что когда-то это было «ВИД НА РЕКУ», хотя теперь поблизости никаких рек не было. Впрочем, прежде, возможно, и были. У театра стоял обтекаемой формы автомобиль-кондиционер, подававший в здание по трубе холодный воздух. Пакстон вместе с толпой двинулся к длинному ряду открытых дверей театра. Он уже был недалеко от них, когда крайние двери закрылись, но прочие оставались открытыми.