Скитания Анны Одинцовой - [61]

— Но у меня нет сил! — захныкал Рольтыт. — Верни обратно в меня силу!

Анна неожиданно для самой себя выпрямилась и громко, торжественно произнесла:

— Возвращаю тебе силу! Встань!

Анна знала из этнографической литературы, что шаманы широко пользуются методами гипнотического внушения, но, откровенно говоря, она таких способностей за собой никогда не замечала. Может, они возникли за это время, или, Ринто исподволь, незаметно для нее самой передал их?

Но, к ее удивлению, Рольтыт медленно поднялся с колен и сделал несколько шагов.

— Спасибо тебе, Анна! — проникновенно и подобострастно произнес он. — Я тебе буду всегда служить. Исполнять все твои приказания!

Он повернулся и пошел к яранге, сначала медленно, потом все больше ускоряя шаг, пока не перешел на бег.

Анна с удивлением смотрела ему вслед.

Как-то перебирая свои вещи, она взяла в руки последнюю тетрадь своего научного дневника, подержала, как бы взвешивая. И положила обратно: теперь, в настоящем своем положении, она просто не могла себе представить, что может беспристрастно, как бы сторонним взглядом, описывать все происходящее с ней. Это теперь, как ей казалось, было абсолютно ни к чему. И только мешало понимать, вбирать в себя новое знание, новое представление об окружающем мире.

Иногда ей казалось, что эти несколько месяцев прибавили ей десятки лет, и порой она глядела вокруг, как человек много поживший, умудренный опытом. Она заметила и еще одно: теперь она смотрела на Таната скорее по-матерински, чем как жена. В редкие часы их физической близости она ласкала его, как ребенка, иногда даже невольно называя его уменьшительным именем.

Однако Танат воспринял эту перемену в ее характере и поведении как полную воплотившуюся реальность, превращение Анны и впрямь в настоящую чаучуванау.

Оленьи важенки наливались новыми плодами, пока еще невидимыми, жизнь в стойбище шла согласно издавна заведенным обычаям, и в небе больше не появлялись грохочущие самолеты.

Однако Ринто понимал, что это лишь временная передышка. С наступлением длинных, светлых дней полеты возобновятся, и снова придется уходить от преследования.

Он сидел перед входом в ярангу и чинил грузовые нарты. Сделанные без единого гвоздя, они время от времени требовали внимания: ремни от сырости растягивались, ослабевали, и надо было подтягивать их.

Вечером на починенных нартах сидела Анна и слушала:

— Миров во Вселенной множество, — рассказывал Ринто. — И небеса не только те, которые мы видим над собой. Над ними располагаются другие — и так несколько слоев, точно так же как и в подземном мире имеются разные уровни. И все они обитаемы. И не только умершими, но и иными существами, кэлет, разными их воплощениями. Даже обыкновенная тундровая мышь имеет множество обличий, не говоря уже о других зверях и птицах. Они могут уменьшаться до невидимых размеров, а могут и увеличиваться так, что мы кажемся им совсем крохотными, как мухи. В одном сказании говорится, как один из кэлы по имени Пичвучин спасал морских охотников, застигнутых бурей в море. Он просто вошел в бушующее море, которое оказалось ему по колено, взял осторожно байдару вместе с терпящими бедствие и положил в собственную рукавицу. Вынес на берег, а сам улегся спать, отломив для подушки вершину ближайшей горы. Проснувшись поутру, когда море утихомирилось, поставил байдару на воду, дунул и своим дыханием наполнил парус, как ветром…

Анна внимательно слушала, и так хотелось ей верить, как и Ринто, во все эти чудеса, в строение Вселенной, во множество воплощений живых существ, в существование «хозяев» рек, гор, камней, долин, кустарников. Но сама понимала: чтобы окончательно воплотиться в свое новое обличье, она должна полностью отвергнуть все, что узнала в школе, в университете, то пресловутое научное объяснение, материалистическое мировоззрение, которым была забита ее голова до еще совсем недавнего времени. Но слишком уж чуден и неправдоподобен был тот мир, который скрывался за обыденным! И в то же время он каждое мгновение доказывал свое присутствие явлениями, которые легко и просто, несмотря на загадочность и неправдоподобность, объяснялись Ринто. Он и чувствовал себя уверенно в этом мире, потому что был абсолютно убежден в том, во что верил — в то представление об окружающей действительности, которое сложилось у него из собственного опыта и из опыта, переданного ему. Анна понимала, что без веры нет и силы у энэнылына. И потому все чаще старалась уединиться, чтобы погрузиться в размышления.

— Не могу отвязаться от воспоминаний о своем прошлом, о детстве, о жизни в Ленинграде, — пожаловалась она Ринто. — Как только настраиваюсь на то, чтобы по твоему совету как бы раствориться в природном окружении, так приходят эти воспоминания… И ничего не могу с ними поделать.

Ринто знал, что есть средства, чтобы стереть начисто у человека память о прошлом. Надо подвести его к самому краю, показать глубину пропасти, в которую он может упасть. Того, что он проделал с ней, войдя в нее и разрушив границу верности супругу, оказалось недостаточно. Потрясение, которое испытала эта женщина, не перевернуло ее сознания, и оно довольно скоро пришло в обычное равновесие. Не помогло и путешествие в Мир теней с помощью священного гриба-вапака. Конечно, его можно и повторить, но оно может оказаться последним… бывали случаи, когда такой путешественник, даже возвратившись в земную жизнь, навсегда терял рассудок. В результате этих размышлений Ринто пришел к выводу, что только время может изменить эту тангитанскую женщину.