Скитания Анны Одинцовой - [59]

Мир оказывался таким простым и понятным, и жизнь продолжалась во все направления, заполняя все видимое и даже воображаемое пространство. В небе нашлось место для ушедших из земной жизни. В пространственном представлении чукчей Мир демонов располагался ниже земной поверхности, как бы в подземелье. Но, как объяснял Ринто, это не буквально пространство, находящееся под земной твердью, а иной, темный мир, лишенный не только солнечного, но и лунного света. Это мир зла, бедствий, всяких напастей, и человек должен всегда быть начеку — либо уметь предотвращать действие демонов, либо знать, как умилостивить их, принося им жертвы или увещевая их Священным Словом.

Первый урок чукотской астрономии длился несколько часов, и, хотя оба были соответствующим образом одеты, Анна первой почувствовала, как немеют пальцы ног. Ринто заметил это, улыбнулся и признался:

— Я тоже замерз. Продолжим знакомство с небесным миром в следующую ночь.

Прежде чем войти в ярангу, Анна показала на сияющую Венеру и спросила:

— У нее есть свое имя?

— Ее зовут Нарядная, — ответил Ринто. — Она часто меняет свой цвет, как бы переливается, словно меняет свои яркие одежды, отсюда и название.

Жизнь звезд не очень-то и отличалась от жизни окружающего мира на земле. Здесь и мыши-лемминги, и песцы, и медведи, куропатки, росомахи, морские животные, начиная от тюленей и кончая китами, в своей повседневной жизни вели себя, как люди. Даже жилища их почти повторяли своим строением и назначением помещений человеческую ярангу. Поэтому и мышей, и медведей в обиходе уважительно называли — народом. В волшебных сказках, в сказаниях о прошлой жизни, которые являлись как бы устными летописями, мыши, медведи, киты, моржи легко превращались в людей, говорили на человеческом наречии, и их действия, поступки носили вполне человеческий характер. Для чукотского слушателя выражение «мышь надела меховую шапку, взяла посох» не содержало ничего сверхъестественного, нелогичного, точно так же, если у какой-нибудь птицы меховые торбаза оказывались рваными.

Звездные уроки продолжались несколько ночей.

Лежащие под толщей снегов реки и озера оставались неизвестными новым пришельцам, и Ринто сокрушался:

— Незнакомая земля таит много неожиданностей и опасностей. Если бы я знал имена их хозяев…

— Разве они кому-то принадлежат? — удивилась Анна.

— Каждое примечательное место имеет своего хозяина-кэлы, — пояснил Ринто. — Вся окружающая земля поделена между ними. Но когда я приношу жертву невидимому хозяину здешних моховых пастбищ, я не уверен, что обращаюсь по правильному адресу. Может, своим обращением я задеваю достоинство другого кэлы. Там, в Уэленской тундре, я был с ними знаком и разговаривал как с хорошими давними друзьями. Конечно, среди них бывают и капризные, и неприятные, но ладить с ними можно.

— А как они выглядят? — осторожно спросила Анна.

— Это такой народ, что они могут принимать любой облик. Чаше всего внешним видом они походят на какое-нибудь обычное в этих местах животное. Знаешь, около Уэлена я сразу узнавал, кто там бежит: обычный песец или же хозяин реки Тэювээм. Или вот есть озеро Элелылы. Тамошний хозяин любит принимать облик ворона. Но я легко выделяю его среди других ворон, гнездящихся на берегу этого озера.

Ринто явно тосковал по родным местам. Но понимал, что наибольшая опасность подстерегает стойбище именно там. Расстояние от берегов Ледовитого океана до Тихого не так уж велико, а по Колючинской впадине выследить любое оленье стадо не составит никакого труда.

Анна заметила, что Ринто как бы спешил передать ей свои знания. Многое раньше проходило мимо ее внимания. Как оказалось, хозяин стойбища обладал довольно значительным числом помощников-кэлет, которые существовали в разных проявлениях. Те, кто был нужен в повседневной жизни, висели на задней стороне мехового полога, недоступные человеческому взору, но по тому, как их кожаные, деревянные и костяные лики лоснились салом и засохшей кровью, видно было, что Ринто чаще всего обращался к ним.

— Почему их облик такой неопределенный, неясный? — спросила Анна.

— Потому что они такие и есть, — ответил Ринто. — Они в своих проявлениях расплывчаты, приблизительны. Это позволяет нм легко менять свое обличье. Они как людские помощники. Когда они по-настоящему помогают мне, я бываю к ним добр и щедр. Но если нет, то, соответственно, они получают наказание.

— Какое?

— Я перестаю их кормить. А то могу и побить, — просто ответил Ринто.

Это откровение слегка смутило Анну. Неужели и ей, когда она станет признанной энэнылын, придется прибегать к таким способам воздействия на своих кэлет-помощников?

— Может быть, у женщины-энэнылын есть отличия от действий мужчины-энэнылына? — осторожно поинтересовалась Анна.

— Никаких, — ответил Ринто, но, подумав, признался: — Бабушка Гивэвнэу никогда мне об этом не говорила, но, думаю, все же какие-то различия есть. Это зависит от самой женщины. Потому что, став энэнылыном, человек зависит только от своих отношений с внешним миром. Уже никто не может давать ему советы или понуждать к каким-то действиям.

Оставаясь наедине с собой, Анна пыталась обнаружить внутри своего существа признаки нового способа осмысления действительности, следы магического мышления, о котором так много и красочно писали европейские авторитеты этнографической науки. Она пыталась, пусть для начала, своим собственным воображением населить природное окружение «хозяевами», «кэлы», услышать неслышимые для слуха обыкновенного человека их голоса. Иногда ей казалось, что она и впрямь что-то слышит, чувствует.