Скинхед - [47]

Ночь была светла, а весеннее небо над нашими головами — чисто, что редко случается в это время года в Москве.

Глава 8 АПРЕЛЬ

Утро разгоняется весело с сюрприза: бодренького бабушкиного голоса. Хоть мычи в подушку — сейчас разложит на кухне свои деревянные сувениры и примется ворчать по поводу и без оного. Приходится вставать, оттого, что зароешься в постель, бабушка обратно в деревню не уедет. Следующий сюрприз выдает зеркало: а волосы-то уже отросли, почти шевелюра, пора в парикмахерскую, пока в клубе не ребята начали прикалываться.

Теперь хорошо бы на цыпочках прошмыгнуть в ванную, чтобы избежать сюсюканья бабушки о том, как повзрослела ее кровиночка. Кровиночка — это я — косая сажень в плечах. Обычно бабушка приезжает в город на пару недель, через день ей становится скучно, дома никого — во дворе нет лавочек, не с кем обсудить экономическое положение современной российской деревни, в результате, она начинается собираться к себе в Малаховку, на что уходит остаток побывки. Ничего, в прошлый раз вытерпел и теперь надо с юмором смотреть на бабулю. Да и мне будет спокойнее, если с мамой кто-то дома побудет, все не одна. А то я то в школе пропадаю, то в клубе на тренировках и собраниях.

— Артемушка, ой, как же повзрослела моя кровиночка. Не сегодня-завтра жениться надумаешь, — заводится она, обняв меня, как только я появляюсь на кухне. — Надя-то говорит, что у тебя и невеста уже есть.

Как же наша старушенция изменилась за пару месяцев: совершенно усохла, как будто стала меньше ростом. Мы с мамой заговорщически перемигиваемся, в то время как я норовлю высвободиться от бабушкиных объятий, окутанный ароматом чеснока, лука, парного молока и меда.

— Я вот грибочков вам привезла маринованных, варенья, молочка, — баночки и свертки с превеликими предосторожностями выгружаются из сеток и допотопных корзинок.

— Ну, чего ты все это тащишь на себе? Неужели ты думаешь, что в Москве нет молока? — мама с грустью, но и не без любопытства обозревает груду банок-склянок с яствами.

— Да разве у вас молоко? Так, водичка с химией белого цвета. А это молоко я у Никитиных беру — для Артемушки, у них две коровы и кормят они их хорошо. Ему молочко ох как оно полезно — растет ведь.

— Бабуля, глянь повнимательней — я, вон, как вымахал.

— Школьник, — начинаются мамины нравоученья. — Вон, бабушка первым делом спросила, куда ты надумал поступать.

— А я надумал поступать? — бросаю недоуменный взгляд на маму, наливая себе чай.

— Артем! — у мамы в глазах легко просматривается буря. — Мы же это уже обсуждали, — она отодвигает чашку.

Я, кажется, слегка перегнул, надо бы разрядить обстановку.

— Вот стал бы врачом и меня лечил бы на старости лет, — спешит бабуля на помощь, открывая, не без усилий, банку с моим любимым, клубничным вареньем.

— А если я залечу тебя так, что свет белый будет не мил. Мне же потом всю жизнь мучиться, грех-то какой на душу, собственную бабулю… того…

Шутка дает эффект обратный ожидаемому — бабушка начинает причитать, что все жаждут ее смерти: и соседи, и Никитины, которые на пасеке пчелам сахарный песок подкладывают, и вот Артемка, родная кровиночка — и он туда же… Не помогают и заверения мамы, что у меня такая дурацкая манера шутить. В самом деле, дурацкая. Хотел как лучше, получилось как в анекдоте: «Дурак ты боцман, и шутки у тебя дурацкие…»

— Ну, чего вы ко мне прицепились, вон еще сколько времени до вступительных экзаменов осталось. И с какой радости вы уже сейчас носитесь с моим поступлением? Да еще в медицинский? Я еще в армии должен отслужить, — говорю, не подумав и тут же кусаю себя за язык. Мы пару раз с мамой обсуждали предстоящую армию и каждый раз все заканчивалось ее слезами. Она считает, что вчерашним школьникам рано служить в нашей армии, очень уж время неспокойное сейчас.

— Вот закончишь институт, и отправишься служить. Я просто хочу, чтобы ты выбрал профессию, которая тебе интересна и начал готовиться к экзаменам. Хотя, конечно, если ты выберешь физкультурный, то можно считать, что ты уже в списке студентов, — и мама иронично посмотрела на мои выпирающие из-под майки накачанные мышцы.

Ясно, что пора заканчивать милый семейный завтрак.

* * *

У Даньки на столе лежит какой-то диск, на обложке голый череп с двумя перекрещенными костями на обложке. Любопытно…

— Поосторожнее, уронишь, не дай бог, — и он забирает у меня диск.

— А что это за ценность такая, что на него даже дыхнуть нельзя? — искренне удивляюсь я, уставясь на Даньку.

— Это песни Таракана. Ты хоть о нем слышал?

— Если честно, то нет.

— А зря, песни как раз для нас, — и Даня со значением посмотрел на меня.

— А если поточнее?

— Таракан поет о России, о том, куда мы идем и что нас ждет впереди. Между прочим, Учитель обожает его.

— А где их можно купить диски-то Таракана? — мне стало любопытно.

— Так в том-то и дело: так просто их не купишь. Таракан, видите ли, национальную рознь разжигает, и его диски запрещены, понял?

— А откуда он у тебя взялся, с неба что-ли свалился?

— Так это места надо знать правильные и людей, — насмешливый тон Даньки сменился снисходительностью: — Ладно, чего для друга не сделаешь, бери и слушай на здоровье. Только вернешь, как перепишешь себе.