Скифы в остроконечных шапках - [18]

Потом пластина вернулась на войлок. В дело пошел молоток. Потом снова доска и зубило.

На войлоке пластина лежала фигурой пантеры вниз, на доске — фигурой вверх. Молоток — изнанка. Зубило — лицо. Изнанка — лицо, изнанка — лицо, снова изнанка.

Молоток и зубило, сменяя друг друга, работали до тех пор, пока фигура пантеры не поднялась равномерно над полем. Но не было в звере ни силы, ни гибкости. Пантера напоминала пузырь, вскипевший на гладкой воде.

Старик размял косточки смолы, вытянул в жгут, положил под вздутую золотую шею и принялся, легко постукивая молотком, прощупывать жгут сквозь металл. Протянулась круто изогнутая полоса. Жгут перешел под лапы. Вдоль каждой лапы молоток выколотил натянутую тугую линию, придавшую лапам упругость. Смола снова переместилась: круглым стал глаз, оскалилась пасть.

Смола держала металл. Молоток лепил форму. «Свободная выколотка» так называется эта техника у мастеров. Владеют ею немногие. Немногим дано лепить металл без помощи формы и штампа, одним молотком.

Старик встал, поднял пантеру к солнцу. Светлый луч ударился о пластину и разлетелся осколками. Пантера была сильной и злой. Она не лежала, свернувшись в кольцо. В родные степи пришла война, и она поднялась, готовясь к прыжку. От напряженного тела исходила грозная мощь.

Старик снял с пояса акинак, чтобы обрезать ненужное большое поле, и вдруг упал. Он упал лицом вниз, зарывшись в траву. Руки сами собой продолжали сжимать пластину и акинак. В левом плече дрожало древко стрелы.

9 Вражеский стан

Из-за кургана, держа лошадей на поводу, появились трое в шлемах, с колчанами за спиной.

— Повезло, с первой стрелы наповал! — крикнул один из них и, бросив коня, опрометью помчался к войлоку.

Двое других от товарища не отстали. Сквозь зелень травы Старику было видно, как три головы склонились над драгоценной грудой. Жадные руки вцепились в пластины, в заманчиво сверкавшие спирали и бляшки.

Медлить было нельзя, если он не хотел, чтобы его добили. Старик вскочил, пригнувшись, прыжком очутился у войлока, с силой вонзил акинак в склоненную шею чужеземного воина, оказавшегося ближе других. Раздался предсмертный крик. Удар кулака, каким кузнец способен свалить коня, лишил жизни второго. «Злой дух», — успел прошептать третий одеревеневшими губами и покатился, пораженный собственным дротиком.

«Стар становлюсь, — подумал Старик, оттаскивая тела. — Не слыхал, как подкрались. Курган звуки прикрыл». Он достал из дорожной сумки горшочек с густым черным варевом из пчелиной смолки и живи-травы, зачерпнул и размазал варево по чистой тряпице. Действовать приходилось одной рукой, вторая висела безжизненной плетью.

Когда все было готово, он резко выдернул из плеча торчавшую стрелу, дал стечь первой крови, наложил на рану тряпицу и зашептал:

Живи-трава. стань, как вода.

Кровь, стань, как смола.

Черное — в землю, синее в небо, красное мне.

Он прошептал заговор, как положено, семь раз и потом еще семь. Кровь послушалась, загустела, осталась при нем.

Три дня войско Дария двигалось через степь. На четвертый день вышел приказ остановиться. Бессмыслен поход, когда не встречаешь противника. Вокруг не души: ни вражеских войск, ни крепостей, ни селений — одна необъятная степь. Что же — цветам рубить головы, в пичужек копьями целиться?

На юг, на север и на восток были отправлены разведчики. В ожидании их возвращения семьсот тысяч воинов разбили шатры и палатки. Ели, пили. Обоз двигался за войском огромный. Провиант поставляли покоренные страны, и жалеть запасы не приходило в голову даже самым осторожным военачальникам. Долго ль продлится поход? Семь — десять дней, не более. Достаточно будет дать одно большое сражение, чтобы дикие скифы признали над собой власть повелителя стран.

В лагере не прекращались веселье и шум. Ветераны вспоминали чужие земли, по которым прошли, рассказывали были и небылицы о мужестве и находчивости царя царей. Воинов тешила удачливость их полководца. С таким военачальником не пропадешь!

— Вот так-так! Молокосос не знает, что царство нашему Дарию выиграл конь! — прозвучал раскатистый бас, перекрыв остальные, не столь внушительные голоса.

— Не знаю, дяденька, расскажи, сделай милость.

— Слушай да на ус мотай. В ином деле сила нужна, в ином без хитрости не обойдешься.

— Без усов еще малый, мотать не на что! — сидевшие рядом обернулись к обладателю баса. Хорошую тот собирался поведать историю, большая польза ее послушать и тем, кто знал.

— Дело доподлинно было так. Правил в ту пору Персией самозванец, присвоивший царское имя, да Отан про то вызнал.

— Мудрей вазира Отана только Дарий и есть, — подал голос один из слушателей.

— Продолжай, коли лучше знаешь.

— Сказывай, не сердись, не оставь рассказа без головы.

— Собрался, значит, совет семерых самых знатных персов. И Гобрий пришел, и Видарна. Дарий больше всех горячился: «Если упустим сегодняшний день, завтрашнего нам не видать», — так он сказал, и все бросились во дворец. Жаркая выдалась схватка. Аспафин был ранен в бедро, Интафрен глаз потерял. Зато самозванец и вовсе без головы остался.

— Побили, значит, семеро самозванца, — продолжал обладатель баса, — и стали совет держать, кому из них царством править. Думали-думали и вот что надумали: поедут все семеро на рассвете за городские ворота, и чей конь заржет первым, тому и на царстве сесть.