Скифия глазами эллинов - [26]
Нам не так уже важно знать, какой из коней оказался победителем. Важное понять контекст, в котором говорится о коне Колаксая. Ведь Колаксай — легендарный скифский царь, младший из трех сыновей первого царя Скифии Таргитая. Миф о получении царства Колаксаем записан у Геродота и упомянут римским поэтом Валерием Флакком.
Можно определить породы названных Алкманом коней: энетский происходит из Пафлагонии, колаксаев — из Скифии, ибенский — из Лидии. Первый же конь столь прекрасен, что может присниться лишь во сне. Этот сказочный образ является ключом к разгадке понимания, что представляют собой остальные кони: все они в первую очередь не реальные породы, но удивительные кони из легенд.[144]
Эту мысль хорошо подтверждает определение скифского коня как принадлежащего легендарному царю Колаксаю. Современные исследователи установили, что в скифских верованиях существовала связь коня с солнцем; конь и царь в скифском ритуале выступали в равной мере как воплощение солнца — Колаксая. Поэтому уподобление любой из девушек (ведь первая сравнивается с солнцем, волосы второй — с золотом) солнечному коню оказывается глубоко значительным.
Вероятно, Алкман имел также в виду и реальных коней. В частности, золотой цвет волос девушек может уподобляться масти скифского коня. Многие восточные народы, в том числе скифы, особенно ценили огненно-рыжую масть. В погребениях скифов среди костных остатков рядовых низкорослых выносливых лошадей выделяются породистые, высокие рыжие боевые кони, принадлежавшие знати. Возможно, скифы полагали, что эта порода ведет свое происхождение от солнечного коня Колаксая.
Откуда же Алкман мог узнать о колаксаевом коне? Здесь надо вспомнить о родине поэта Сардах, где греческое население существовало с начала VII в. История Милета, Эфеса, Смирны, Колофона, Магнесии и других малоазийских полисов VII—VI вв. неразрывно связана с Лидией. Малоазийское происхождение Алкмана отразилось в отголосках эпических формул и сюжетов его стихов, в знакомстве поэта с поэзией ионийских рапсодов, а также, по-видимому, в автобиографическом отрывке из его второго парфения.
В рассматриваемом парфении есть ряд малоазийских образов: упоминание о реке Ксанф и о лидийских митрах. Все реальные породы коней, стоящие за фантастическими образами Алкмана, оказываются малоазийского происхождения. На протяжении всей античности лошади европейских пород, и в частности греческие, уступали азиатским, которых высоко ценили. Алкман называет коня из Пафлагонии (энетский) и из Лидии (ибенский). Скифский (колаксаев) конь также знаком ему по Малой Азии. Поэт был современником нашествия скифов в Малую Азию и, возможно, именно в результате скифских набегов, причинявших немало горя местным жителям, Алкман покинул родной город и оказался в Спарте. В своих стихах он припомнил услышанную на родине скифскую легенду о коне Колаксая. Таким образом, из Малой Азии, а не из Северного Причерноморья, в греческую литературу через устное предание проникли впервые образы скифской мифологии.
Глубокий смысл заключен в соревновании скифского и лидийского коней. Это поэтический отклик на юношеские впечатления Алкмана, на время, когда в действительности сталкивались скифская и лидийская конницы. Они оказались достойными соперниками, ведь сначала победили первые, но через несколько десятилетий скифы вынуждены были уступить, так что действительно колаксаев конь соревновался с ибенским. С этой точки зрения колаксаева коня надо сравнить с Агесихорой, которая все же уступает в красоте Агидо.
Вполне вероятно, что с энетским и ибенским конями тоже были связаны какие-то легенды. Но из-за отсутствия источников это невозможно восстановить, как в случае с конем скифского царя Колаксая.
Грекам, как и другим народам, было свойственно выделять какую-то, характерную с их точки зрения, черту у своих соплеменников или чужеземцев и делать эту черту определяющей. Например, беотийцев считали тугодумами, сибаритов — изнеженными любителями удовольствий, финикийцев — ловкими торгашами, сирийцев — хитрыми и остроумными. Скифы же слыли любителями пить крепкое неразбавленное вино, что приводило к буйству, а иногда и к катастрофическим последствиям. Об этом существовало немало преданий, некоторые из них записал Геродот (см. главу IV).
Зная такие рассказы о скифах, можно понять стихи мегарского поэта Феогнида, писавшего в середине—второй половине VI в. В одной из элегий он упрекал своих беззаботных соотечественников, сравнивая их времяпрепровождение с неразумным поведением скифов:
