Скиф - [19]

Вдруг, случайно взглянув на один из шкафов, он увидал прижавшегося за ним человека. Замахнувшись топором, Орик ринулся туда. За шкафом, прижавшись к стене, стояла девушка. Оцепеневшая от страха, она смотрела на него помертвевшими, немигающими глазами. Все еще держа топор поднятым, он схватил ее за волосы и вытащил на середину комнаты. Она закричала отрывисто и негромко.

Этот вопль жертвы, беззащитной и не способной к сопротивлению, вызвал у Орика ответный крик яростного торжества. Он отбросил топор, схватил ее, сжал, откинул поднятые руки и, рванув за ворот туники, разорвал одежду. В исступлении он душил, стискивал, бессознательно перетаскивая ее по комнате, потом споткнулся о труп старика, упал, не выпуская ее из рук, приходя все в большее неистовство от ее бессильного сопротивления.

Он испытывал торжество победителя.

Окровавленный, он стоял посредине комнаты, заваленной грудами изломанных и разбросанных им вещей. Узлы награбленного имущества лежали рядом с изуродованным трупом старика, а у его ног, закрывая лицо руками, находилась полуобнаженная девушка — его первая невольница.

Но торжество Орика было прервано. Грабившие горевший дом скифы бежали по коридору, крича об опасности, и, вытаскивая добычу, выбегали в сад. Слышалось лошадиное ржанье, топот и доносившийся издалека воинственный клич греков. На улице началось какое-то странное смятение. По шуму и стуку оружия можно было догадаться, что там шло сражение.

Орик поспешно захватил узлы, выбежал, таща на аркане свою пленницу, и остановился. В багровом полусвете толпы людей разбегались и снова собирались, чтобы вмешаться в свалку, завязавшуюся на перекрестке улицы.

Еще не понимая, что случилось, Орик бросился туда, но захваченный ринувшейся обратно толпой побежал вместе с ней. Он догадался: греки успели собрать свои силы и опираясь на оставшиеся в их руках срединные части города, гнали скифов. Уже нагруженные добычей, рассеявшиеся по домам, они не смогли оказать сопротивление и бежали.

Сбивая друг друга, они проталкивались вперед, наскоро отстреливались, роняя тяжелые тюки с награбленным имуществом. Целые толпы захваченных в плен и связанных вместе женщин мешали движению. Их то гнали вперед, то рубили мечами, чтобы прочистить себе дорогу для отступления; врезавшиеся в толпу всадники еще больше увеличивали смятение.

Очень быстро бесформенный людской клубок докатился до городской стены, спутался, стиснулся и, сжатый со всех сторон наступавшими греками, стал крутиться на месте, пока не хлынул через пролом за стены города.

Спотыкаясь о груды камней, скифы бежали, наваливаясь друг на друга, волоча за собой пленных, раненых, мешки с добычей. Сзади небольшой отряд прикрывал это бегство и сдерживал напор греков.

Понемногу распоряжения вождей водворили порядок в толпе кочевников и снова бросили их в наступление; но отбросить греков уже не удалось. Скоро последние скифы оказались вытесненными из Ольвии и должны были укрыться за своим частоколом. Вслед им большой греческий отряд сделал вылазку, но после короткой схватки был отброшен и вернулся под защиту своих стен.

Стрельба продолжалась. Стрелы звенели и жужжали в воздухе, неистовые крики неслись отовсюду, но это были уже только остатки возбуждения, порожденного битвой.

Зарево над городом стало слабеть, — видимо, там удачно гасили пожары; под прикрытием ночи у пролома копошилось множество людей, наскоро исправлявших повреждения.

Среди беспорядочного движения, продолжавшегося в скифском лагере, во все стороны скакали гонцы с приказаниями Октомасады. Вожди собрались у царской палатки на совещание. Некоторые предлагали сейчас же сделать попытку нового нападения, но большинство считало это бесполезным, — греки уже успели оправиться, а скифы понесли слишком большие потери. Наконец, было разослано приказание отправить несколько отрядов к стенам, чтобы спасти оставшиеся стенобитные машины и помешать заделыванию пролома.

Лагерь успокаивался; скифы располагались на ночь у своих шатров.

Около счастливцев, сумевших вынести из города особенно ценную добычу, собирались товарищи, рассматривавшие захваченные вещи, женщин, пленников, отрубленные вражеские головы. Тяжело раненные лежали неподвижно; некоторые бредили и стонали. Получившие более легкие ранения сами себе делали перевязки бинтами из разорванных на полосы рубах.

Многие из побывавших в Ольвии не вернулись обратно — были убиты во время схватки или, быть может, ранены и взяты в плен.

Несмотря на усталость и поздний час, Орик отправился разыскивать Ситалку; в самом начале сражения он видел его в числе первых ворвавшихся в пролом людей — он командовал самостоятельным отрядом. Жив ли он? И что вынес из города? Орику хотелось рассказать товарищу о своей удаче и показать новые драгоценности и пленниц, — он захватил еще одну во время отступления.

Шатры царского отряда располагались около самой ставки. В палатке Ситалки никого не было. Где он? Орик ходил и расспрашивал тех, кто его видел во время боя на городских улицах. Назад он не вернулся. Убит или только ранен — никто не знал.

Смерть в сражении — достойный конец для воина. Этого желает каждый, и никто не жалеет об убитых. Но Орик в первый раз почувствовал настоящий смысл и опасность войны, и его охватила непонятная ему самому глубокая, тупая печаль. Он уже привык убивать и привык видеть трупы, но о смерти еще не думал никогда.