Скиф - [44]

— Государь, — смутился Филипп, — я много думал о них…

— «Раб еще в утробе матери заражен трусостью, лукавством, лживостью и ленью. Он низок по природе», — и это, кажется, мудрейший Платон сказал? — Аридем положил обе руки на плечи Филиппа. — Отвечай мне без лукавства, не думая о том, чему тебя с детства учили: твой друг Ютурн, старик Тирезий, я — мы подлы, лукавы, трусливы?

— Нет! — Филипп покраснел. — Ютурн храбрей меня, Тирезий добр ко мне. О тебе, государь, не может быть и речи…

— И ты не хотел бы, чтоб твои новые друзья попали снова в рабство?

— Нет, нет! — воскликнул Филипп.

— Но ведь, следуя законам Платона, освободивший чужого раба — вор. Я — вор? Ты, помогающий мне, — вор?

Филипп молчал.

— Я не понимаю тебя, — наконец нерешительно проговорил он. — Ты хочешь испытать меня, верю ли я…

— Что я внук Аристоника? — усмехнулся Аридем. Он подошел к стенной мозаике, изображавшей вождя гелиополитов, и поднял светильник. Отсвет упал на его четкий профиль. Сходство между тем и другим было поразительным. Филипп окончательно смутился.

Пламя светильника, вспыхнув, погасло. В окне показался полный месяц. Аридем, шагнув, заслонил его головою.

— Считай меня безумцем, — продолжал он, — но я верю тебе, я доверяю тебе свои тайны: под каким угодно именем я пойду и на римлян, и на царей Востока против всех, кто хочет видеть нас рабами. Я мечом укреплю свободу. И я хочу, чтоб ты… был моим другом, — неожиданно закончил он, протягивая руку молодому скифу.

— Государь, я не изменю тебе! — с чувством воскликнул Филипп, преклоняя колени перед Аридемом.

VII

Бупал предстал пред ликом царицы Анастазии. Она милостиво приняла беглеца. Купец ободрял изгнанницу. Предаваться отчаянию неразумно. Восставшие рабы умеют воевать. В этом им помогает Митридат. Но — торговля у них разрушена. Купцы бегут. В Сирии к весне начнется голод. Тогда государыня во главе хлебных караванов из Египта вновь завоюет свой трон. Кому нужен беглый раб Аридем? Таким же разбойникам, как и он. Кто верит в детскую сказку, что он внук Аристоника? Старая лисица Митридат. Но, победив, он отделается от такого друга. Митридат использует всех в своих целях, но никому не верен…

— Победив, он начнет новую войну, — Анастазия горько усмехнулась.

— Нет, государыня, Митридат не победит римлян. Я видел римские лагери. Как они мудро устроены: в центре жертвенник, преторий[21], небольшая площадь. На каждой стороне лагерного вала ворота. Всего четыре. А какие ровные ряды палаток! В самую темную ночь не заблудишься. И такие они во всем, римляне. Нет, их никто не победит… После смерти Аристоника Третьего — Аридема — законным наследником будет твой сын Антиох.

Анастазия усмехнулась. «“Во главе хлебных караванов…” Что может понимать этот торгаш? “Видел римские лагери…” Я тоже их видела!» — Она резко встала и повелительно вскинула руку:

— Завтра ты поедешь в Рим, отвезешь мое послание Сенату, — строго глянула она в глаза Бупалу. — Там есть мужи… Они поймут… Надо сговориться с Никомедом Вифинским. Никомед клянется быть другом Рима, но он хочет, чтоб, пока можно, дружба его была тайной. Скажи об этом, — она понизила голос, — Помпею и его друзьям, а я… — в голосе ее неожиданно прозвучали почти веселые нотки, — я отправлюсь в Галатию к Дейотару…

Глава третья Бессмертие

I

Митридат притворным отступлением заманил римские легионы в глубь пустыни.

Сначала все говорило о паническом бегстве понтийцев: идя по их следу, легионеры находили в оазисах запасы продовольствия, чистые, нетронутые источники, прирезанных (будто бы загнанных) коней, брошенное (будто бы впопыхах) боевое снаряжение. Это поднимало дух, завоеватели ликовали и с каждым днем наращивали преследование.

И вдруг все исчезло — оазисы, источники. Второй день римляне шли без воды. Ночью в их лагере в разных концах неожиданно раздались вопли дозорных, на спящих воинов словно с неба посыпались дротики…

Пустыня ожила. Наутро вождь римской армии Мурена увидел на горизонте понтийское войско. Оно показалось ему несметным. Но еще действовала инерция высокомерия: варвары разбегутся… Он приказал трубить сбор. Римляне, быстро построившись, пошли на врага острым клином. Но их удар пришелся в пустоту: понтийцы снова отступили. Обрадованные легионеры бросились к покинутым обозам. И тут их ожидало то, чего они никак не предвидели: из-за повозок на их головы посыпались тучи отравленных стрел. Строй когорт спутался. И в ту же минуту из оврагов, из-за песчаных холмов на них обрушились летучие отряды арабов-копейщиков. Гибкие увертливые всадники, как оводы, закружились на месте боя: короткие мечи и копья пехотинцев не уязвляли отважных наездников, они же били, кололи и топтали копытами растерявшихся римлян.

А в центр, где оказалась италийская конница, ударила фаланга македонцев. И тоже нарушая всякие правила.

Прикрывшись щитами, воины Армелая бежали навстречу вражеским всадникам, пригибались до земли и вспарывали животы их коням. Почуяв собственную кровь и обезумев от боли, лошади вставали на дыбы, сбрасывали всадников и, мечась по полю, топтали своих же воинов. Колхи, неутомимые в искусные наездники, перехватывали уцелевших римских ездоков и вступали с ними в единоборство.