Сказки Золотого века - [7]

- Что он пишет? - бывало, спросит Варенька у Марии Александровны. Сестра лишь рассмеется и никогда не покажет письма, потому что он, кроме обычных любезностей, нет-нет впадал в тон исповеди, которая звучала весьма странно: "С тех пор как я не писал к вам, так много произошло во мне, так много странного, что, право, не знаю, каким путем идти мне, путем порока или глупости. Правда, оба они часто приводят к той же цели. Знаю, что вы станете меня увещевать, постараетесь утешить, - это было бы напрасно!" Далее следовало...

- "Я счастливее, чем когда-либо, веселее любого пьяницы, распевающего на улице!"

- Что это значит?

- "Вас коробит от этих выражений; но увы! Скажи, с кем ты водишься, и я скажу, кто ты!"

Он писал: "Моя жизнь до сих пор была цепью разочарований, теперь они смешны мне, я смеюсь над собою и над другими. Я только отведал всех удовольствий жизни и, не насладившись ими, пресытился". Что было тут сказать? Во всяком случае, Мария Александровна была рада, отдавая должное такту Лермонтова, что он не затеял переписку с Варенькой. Она в самом деле казалась довольной своей жизнью, тихой и несуетной, как в монастыре. Но мысль работала. Известие, что Мишель, вместо Петербургского университета, поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков повергло ее в смятенье, главным образом, потому что это означало нескорую встречу. Студент всегда мог приехать в Москву, тем более на лето, но юнкер - нет, а станет офицером, неизвестно, где его полк будет стоять. И зачем вообще, обладая поэтическим даром, выбрав с детских лет литературное поприще, весь в замыслах драм и поэм, идти в гусары, добро бы еще шла война? Непредсказуемость настроений и поведения - она это знала в нем, но выбрать военную карьеру, когда обладаешь волшебным даром?! Прельстила форма, которая кружит головы дамам? Какой чудак!

Это было похоже на сон, но сон все длился, лишь времена года вносили в ее жизнь перемены.

Прощаясь, Варенька Лопухина и Шан-Гирей думали о Лермонтове.

- Отчего Мишель не пишет вам?

- Не знаю.

- А вы отчего?

- Я не умею писать, - вздохнув, улыбнулась Варенька с неуловимым телодвижением, исполненным очарования и прелести.

- Вы умны, много читаете, и вы не умеете писать? Неправда.

- Я ленива, ты же знаешь. Мне так покойнее, - и после неуловимых телодвижений, похожих на полет, - и для него, верно, тоже.

- Вы любите его? - предстоящая разлука позволяла ему прямо задать ей этот вопрос, по его разумению.

- Об этом только он может спросить, если захочет, - вспыхнула она, и глаза ее увлажнились.

- Что мне сказать ему?

- Если он спросит обо мне? Он не спросит.

- Почему?! - казалось, Шан-Гирей один страдал из-за них обоих.

Варвара Александровна рассмеялась, а глаза ее были влажны, и протянула руку:

- Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива.

Шан-Гирей, улучив время, когда с Мишелем они остались одни в его комнате, с важным видом передал ему поклон от Вареньки, он буквально поклонился со значением.

- Что такое, Шан-Гирей?

- Варвара Александровна сказала мне: "Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива".

Лермонтов не изменился в лице, даже не расхохотался, всегда замечая смешную сторону даже в самом серьезном деле, ни словом не обмолвился о Вареньке, а предложил сыграть в шахматы.

-Как! Это все? Ни привета, ни ответа? - взволнованно воскликнул Шан-Гирей.

- Ты еще ребенок, ничего не понимаешь, - улыбнулся Лермонтов.

- А ты хоть и много понимаешь, - обиделся и рассердился Шан-Гирей, - да не стоишь ее мизинца! - он выбежал из комнаты.

Лермонтов, расхохотавшись, побежал за ним.

Но как мог воспринять Лермонтов слова Вареньки? Как охлаждение - после смятения и уныния? Он ожидал окончания Школы и производства в офицеры для жизни и решений, и этот срок наступил к концу 1834 года. Это было знаменательное событие для внука и бабушки. Елизавета Алексеевна, едва Мишенька надел мундир лейб-гвардии Гусарского полка, заказала художнику его портрет, который с тех пор висел на ее половине.

ГЛАВА II Прежнее увлечение. Замужество Вареньки Лопухиной. Предсказание гадалки.

1

Найдя себе замену, Лермонтов ускакал в Петербург, где собственно жил, у бабушки, имея квартиру, впрочем, и в Царском Селе, которую занимал вместе с двумя Столыпинами. Предчувствие радости с воспоминаниями о былом, уже промелькнуло было при недавней встрече с Екатериной Александровной Сушковой на одном из петербургских балов, кои он начал посещать новоиспеченным гусарским офицером. Пять лет тому назад, он был в нее влюблен, но она, будучи куда старше его, лишь посмеялась над ним. Он тогда же расчелся с нею, но она этого не поняла. Был случай с нищим у церкви в Троицкой Лавре, куда молодежь предприняла паломничество.

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья.

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

Слезами горькими, с тоскою;

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою!

Он увидел ее на лестнице, увешанной зеркалами и убранной цветами, откуда прямо входили в танцевальную залу. Она была в белом платье, вышитом пунцовыми звездочками, и с пунцовыми гвоздиками в волосах, коими всегда щеголяла и гордилась, не скрывая своего восхищения. Пять лет, пока они не виделись, танцуя на всех балах то в Петербурге, то в Москве, так и не выйдя замуж, Екатерина Александровна обрела лоск матроны, особенно рядом с младшей сестрой Лизой. Лермонтову она обрадовалась потому, что надеялась услышать о Лопухине, а то, что он слегка повзрослел, не прибавив в росте, и предстал перед нею в гусарском мундире, ее лишь забавляло. Лермонтов пригласил ее на мазурку, чтобы переговорить с нею о том о сем, разузнать об ее видах на Алексея Лопухина, который, как до него дошло, собирался приехать в Петербург свататься, между тем как Мария Александровна не была в восторге от м-ль Сушковой.