Сказки темного леса - [10]

— Заходи ко мне завтра вечером, и двинем на Финбан. Стрелка в девять у паровоза, поедем оттуда.

— Это куда же? — поинтересовался я.

— Станция Заходское, военный полигон, окрестности Грачиного озера.

— Охуенно, — только и мог сказать я, — сбылась моя мечта. А, это, кем мы едем?

— Эльфами Лориена, — был мне ответ, — кем же ещё?

Я тут же перезвонил Костяну и изложил ситуацию. Он сообщил мне, что прямо завтра поехать не сможет, а приедет к нам в субботу с утра. До Слона я не дозвонился, он уехал на дачу, и тогда я отправился подготавливаться к завтрашней поездке: искать клюшку и пирамидку, собирать рюкзак и клянчить у родителей деньги на поездку (то есть на водку).

Нам повезло с воспитанием. Клуб Биологов и особенно наш кружок «Эфа» регулярно организовывали экспедиции и походы, так что я не видел, в отличие от многих других моих сверстников, проблемы в том, чтобы немного пожить в лесу. А мы не так уж давно расстались с нашей вотчиной — то есть вылетели из кружка и из Клуба с таким шорохом и треском, что нас потом едва приняли в биокласс. Это случилось совсем недавно, в мае этого года, и у этого есть своя предыстория.

Клуб Биологов традиционно, в течение многих лет устраивал в лесах под Лугой грандиозное мероприятие — Зеленую Олимпиаду. Суть здесь в следующем: ещё лежал снег, ещё темными были холодные вечера, а в павильоне Росси уже собирались члены Клуба со всех потоков и направлений. Начинались конкурсы и зачёты, длившиеся почти целый месяц. Нужно было отличиться, чтобы попасть в число тех, кто зачислялся в полевой состав и уезжал в мае на берега реки Ящеры. Там на белых скалах разбивали лагерь, и начиналась сама Олимпиада: зверская череда маршрутов и лесных приключений. И было одно правило, имевшее силу традиции — нужно было пройти через всё это только один раз, чтобы заслужить вечное право ездить на Зеленую Олимпиаду.

Но эта весна стала особенной для нас — мне, Крейзи и Костяну, а также ещё нескольким нашим товарищам неожиданно в этом праве отказали. Теперь уже не узнать, в чём тут было дело, но нам объявили: вместо Олимпиады на Первомай мы должны готовиться к поступлению в биокласс. То есть, говоря проще, нас не возьмут.

Это было ударом, но мы выдержали его. В тот вечер, выходя их Дворца, у нас были невеселые лица — рушился наш мир, но на его обломках создавался новый. Такой, в котором нас больше нельзя будет куда-нибудь не взять.

— Что же это творится? — спросил Крейзи. — Нас предали люди, которым мы верили.

— Что теперь говорить, — ответил Костян, — мы в пролёте.

— Нет уж, — заявил Крейзи, — этому не бывать. Мы поедем, но поедем на другую Олимпиаду.

— На какую это? — спросил я.

— На альтернативную Зеленую Олимпиаду! — пояснил мой друг. — Просто возьмем и поедем!

— Да ну, — оживились мы, — интересно!

— Предкам ни слова, — предупредил Антон, — пусть думают, что всё путем. Надо подготовиться по-нашему, вы меня поняли?

— Чего уж не понять? — ответили мы. — Всё сделаем.

— Мы назовём это Альтернативой, — резюмировал Крейзи, — и так выразим наш протест против этой несправедливости.

Мы стартовали в тридцатых числах апреля, тихо и без лишнего шороха, всемером. Нам составили компанию другие члены Клуба, угодившие в штрафные списки: Ордынский, Рыпаленко и Пушкарев, а также юная девушка по имени Жанна. Мы выехали налегке, имея с собой всё для выражения социального протеста: Красную Шапочку, коноплю и феназепам.

Мы встали лагерем напротив белых скал, на которых располагалась базовая стоянка Олимпиады — через реку от традиционных мест. Там остались наши знакомые и друзья, но река властно отделила нас от привычного мира — мягко, но в то же время неотвратимо. Так мы впервые поняли прелесть обособленной диспозиции: когда мы все здесь, а они все — где-нибудь там. У нас была старая брезентовая палатка, которую мы поставили вкривь и вкось, потому что некому больше было проверять правильность её постановки. Наш берег оказался богат дровами, мы развели костёр и на исходе дня наполнили банку из-под бобов лимонадом и «Красной Шапочкой». Тогда Крейзи запустил по кругу лафетку с феназепамом, а Ордынский — несколько косяков.

Тут и выяснилось, что среди нас есть жадина — причем себе во вред. Феназепам бывает в двух типах лафеток: по десять колес и «пятидесятница». У нас было две лафетки по пятьдесят, и все съели по шесть — все, но не Костян. Сразу этого не заметили, а когда заметили, было поздно. Костя съел двадцать четыре колеса, запил все это из банки, выкурил косяка и ушел темной тропой. Есть по двадцать четыре колеса не очень полезно, скорее — наоборот, так что трудно сказать, где тогда пролегал путь моего друга. Впрочем, всем было на это насрать, и больше всех — самому Костяну. Я сам съел шесть и, лежа у огня, наблюдал, как темнота падает на мир, как меняются предметы и как сам я меняюсь. Волшебная сила тех мест вошла в меня, прорвав завесу воспитания и привычного ума, и никогда уже я не был прежним. И таблетки здесь ни при чём, хотя тогда я думал иначе. Теперь дороги памяти перепутались и, как сказано в Сильмариллионе, «к Куивиэнен нет возврата». Так что мне почти не запомнилась та ночь, и следующий день, и много последующих.