Сказки старого Вильнюса III - [6]

Всем, кроме меня.

Потому что в этих несоответствиях — смысл, ради которого — я.

Потому что только в предутренних ноябрьских сумерках, когда ночь уже миновала, а утро никак не может начаться, в этой серой, бурой, сизой, лиловой мокрой щели между сном и другим сном ты назначаешь мне свидания. В другое время тебя не только не сыщешь, в тебя не поверишь толком, тебя даже не сочинишь.

Тем более что сочинять я вообще не умею.

Я умею только стоять на балконе, кутаясь в старое пальто, молчать, глядеть и дышать — лбом, ладонями, затылком, грудью, коленями, пятками, спиной, всей кожей, всем пижамным сатином, всей резиной подошв, всем потертым вельветом пальто.

Я умею быть — здесь, рядом с тобой.

Я умею не знать, кто ты. Я умею не видеть тебя. Я умею не слышать твоих слов. Я умею не задавать тебе вопросов, потому что твое присутствие — само по себе ответ.

Я умею не умирать, когда ты меня обнимаешь. Эта наука далась мне нелегко, но оно того стоит. Наверное, стоит.

Наверняка.

И еще я умею возвращаться с наших свиданий как ни в чем не бывало. Это мой коронный номер, могу выступать за деньги, публика будет довольна, глазея, как полсотни долгих секунд спустя я вернусь в комнату, сниму влажное пальто, скину желтые, как выдуманное солнце, шлепанцы, босиком поднимусь в спальню, шепну: «Скорей всего, это была птица, спи». Лягу рядом, закрою глаза, проснусь, воскресну, перестану быть.

Конечно, не навсегда.

Улица Вингрю Vingrų g. Только начало

Переступив порог, сразу понял: «Эта квартира слишком велика для меня». Первого этажа — огромной кухни-гостиной с камином и маленького кабинета — одинокому человеку хватило бы с головой. Однако наличествовал еще и второй, мансардный: две спальни, очень большая светлая ванная и кладовая столь просторная, что по справедливости должна была бы достаться какой-нибудь потерявшей чувство меры моднице — под гардеробную. И балкон с роскошным видом на Старый город, как контрольный выстрел, точнее, удар мечом, окончательно и бесповоротно разделивший сознание надвое. Та часть, которая захапала себе весь рассудок, печально думала: «Не годится», вторая же истошно вопила: «Хочуууууууу!» — как избалованный ребенок, впервые попавший в магазин игрушек.

Вся эта роскошь, впрочем, отчаянно нуждалась в ремонте, если не капитальном, то хотя бы косметическом. Стены, выкрашенные когда-то в сочный зеленый и оранжевый, выцвели до пастельных оттенков и украсились следами бесчисленных гвоздей, паркет рассохся, плинтус мужественно держался на честном слове, но явно подумывал о дезертирстве, газовая плита и сантехника функционировали вполне исправно, но вид их внушал сострадание. Потолки бережно сохранили на память следы всех дождей, прошедших в городе со времен Балтийской Антанты.[1] Люстры были бы уместны разве что в коллекции небогатого и неприхотливого любителя дизайна семидесятых. Сравнительно новыми оказались только окна, но даже их установили до наступления светлой эпохи стеклопакетов. Что, безусловно, поправимо — при желании. Да вообще все поправимо — кроме разве что отсутствия этого самого желания. Которому совершенно неоткуда взяться.

Подумал: «Конечно, я не стану возиться с ремонтом. Еще чего».

Подумал: «За те же деньги можно купить новехонькую квартиру в идеальном состоянии. Причем не где-нибудь на дальней окраине, а здесь же, на Вингрю, в соседнем дворе. Только раза в три меньше. Но в моем положении это скорее дополнительное достоинство».

Подумал: «В доме, рассчитанном на большое число жильцов, мы с моим одиночеством будем выглядеть нелепо и жалко».

Подумал: «Совершенно очевидно, что эта квартира мне не подходит».

Спросил:

— А документы к продаже уже подготовлены?

Юный белобрысый риелтор энергично кивнул:

— Хоть сейчас можно подписывать.

Словно бы со стороны услышал, как какой-то жизнерадостный идиот произносит:

— Тогда не будем тянуть.

И только потом понял: боже, да это же я говорю! Но вмешиваться почему-то не стал. Иногда неудачное решение — самое лучшее. Затем и рождается человек на этой прекрасной земле, чтобы жизнь его была полна нелепостей и регулярно шла наперекосяк. Такое уж это специальное место. И думать, будто ты создан для чего-то иного, — не просто гордыня, но еще и глупость.

Ну, по крайней мере, спалось в новом доме отлично. Как будто все поколения прежних жильцов бережно складывали по углам свои лучшие сновидения в надежде передать их наследникам, но не сложилось, и теперь фамильные сокровища перешли к новому хозяину вместе с дисковым телефонным аппаратом ярко-красного цвета и пыльными темными шторами, которые бывшие владельцы поленились снять перед продажей.

Из любопытства переночевал во всех помещениях по очереди, перетаскивая с места на место футон, с горем пополам заменявший пока полноценное ложе. Покупать мебель в эту огромную квартиру было почти так же лень, как делать ремонт, но ясно, что какой-то минимум все же нужен. И для начала неплохо бы понять, какую комнату обставлять первым делом. А может быть, и вместо всех остальных — как пойдет.

С изумлением выяснил, что везде хорошо в равной степени. От растерянности купил сразу два дивана — вниз и наверх. И большую удобную кровать в дальнюю спальню. Книжные полки, стол и кресло для кабинета. И еще обеденный стол и стулья в гостиную, хотя представления не имел, зачем они могут понадобиться. Просто выполнил безмолвное требование пространства, заполнил пустоту. Избавился от древних штор и повесил новые, цвета свежей травы, полупрозрачные, чтобы солнце светило сквозь них по утрам, как неведомая зеленая звезда. Обрадованный достигнутым эффектом, побежал покупать зеленые половики, пледы и полотенца. Вышло как минимум забавно. И уютно. И чрезвычайно оптимистично — вот уж не ожидал.