Сказки русского ресторана - [20]

Утром, прикончив остатки ужина, состоявшего из хлеба с колбасой, он тут же отправился к дому отца. По дороге начало моросить. Но дождь этот был совсем несерьёзный, и, как для севера характерно, мог оставаться несерьёзным ещё несколько дней. Путь к ЖЭКу ему указала женщина, уже успевшая отовариться. Раскачиваясь медленно, по-утиному под весом двух тяжёлых кошёлок и под своими излишками жира, она провела его до тропинки, ведущей к высокой трубе котельной, а там, объяснила она, отдуваясь, сверни налево, к двери в подвал.

В подвальной комнате без окон, с тусклыми лампами, запахом плесени сидели три среднего возраста женщины, с лицами чем-то измождёнными, с самодельными кудряшками на головах. Все они кутались в тёплые кофты, и все они, похоже, грипповали, поскольку сморкались, чихали и кашляли. Заплетин не планировал заразиться, но он бы пошёл даже на грипп, если б одна из этих женщин заверила подпись его отца. Они мельком взглянули на вошедшего, который оказался незнакомцем, явившимся чёрт знает зачем, и снова уставились в бумаги, обрызганные вирусами гриппа, и, возможно, даже палочками Коха. Он кашлянул, но это не услышали, поскольку здесь кашляли беспрерывно, как радио, которое не выключалось. Он выбрал женщину в синей кофте, с лицом, как будто, менее измождённым.

— Простите, — сказал он мягко, заискивающе. — Мне бы подпись одну заверить.

— Какую подпись? — спросила женщина, не утруждаясь поднять голову.

— Подпись Заплетина Василия Степановича.

Все три женщины вскинули головы. Носы у них были покрасневшими от непрерывного вытирания давно уже намокшими платочками, наготове лежавшими на столах.

— Ваш паспорт. И что там вам надо заверить? — сказала женщина в синей кофте.

Она изучила документы, поглядела на Заплетина с любопытством.

— Вот уж не знала, что у Заплетина кроме дочери есть ещё сын. Где это он вас нагулял?

— Да нет, я законный, — сказал Заплетин. — Он просто развёлся с моей мамой до того, как снова женился. Мне было тогда всего три месяца.

Женщина снова перечитала бумагу, подписанную отцом, слегка поразмыслила о чём-то, позвонила куда-то по телефону. Очевидно, там никто не отвечал.

— Куда вы звоните? — спросил Заплетин.

— Василию Степановичу домой. Хотела бы кое-что уточнить.

— Нет его дома. Он на даче. Я за подписью ездил к нему на дачу.

— Вы что, подаёте на эмиграцию? — спросила женщина строгим голосом. — Такой документ Василий Степанович ни в коем случае не подпишет.

— Да что вы! Какая эмиграция! Я ж не еврей, чтоб эмигрировать.

— Василий Степанович не еврей, но, может, вы по матери еврей?

— И мать не еврейка, — сказал Заплетин, ощущая под сердцем холодок. — У вас, наверно, есть его подпись. Сравните, и не будете сомневаться. А меня посылают в командировку. В Африку. В Сьерра-Леоне.

— Может, и так, — сказала женщина, снова вглядываясь в бумагу. — А то тут у нас уже был случай. Явился еврей с такой же бумагой. Написано было, что едет в Израиль. Какой негодяй! Предатель отчизны. Да что с них возьмёшь, с этих евреев. У них никого и отчизны-то нету. Пососали Россию-матушку, и удирают в другое место, где можно ещё кого пососать. У вас, я гляжу, Израиля нету, но и Сьерра-Леоне тоже нету. Забыли вписать, как я погляжу. И точка, как вижу, не поставлена. Знаете что, от руки впишите, — сказала, подавая авторучку.

— Извините, — сказал Заплетин, не желая дотрагиваться до предмета, облепленного вирусами гриппа, и лихорадочно соображая, как ему лучше действовать дальше. — От руки вписывать не полагается. Может, евреям полагается обязательно ставить слово «Израиль», а для заграничных командировок форма должна быть вот такой.

Он передвинул бумагу женщине.

— Вы ж не хотите, чтоб я пожаловался. Отец будет очень недоволен, если вы подпись его не заверите… Не разводите бюрократию! — добавил он строгим голосом.

— Да что вы. Зачем вам кому-то жаловаться, — сказала она примирительным голосом, выдвинула ящик из стола, нашарила круглую печать и приложила её к бумаге там, где была роспись отца.

Едва в руках сдерживая дрожь, Заплетин убрал бумагу в сумку. Женщины глядели на него с едва выдавленными улыбками, более похожими на то, как если б они пососали лимон. Он выбрался под моросящий дождь.

Это был праздник. Но праздновать рано. Надо сначала вернуться в гостиницу и доработать бумагу отца. По дороге попался гастроном, где Заплетин купил поллитровку водки, банку тушёнки и хлеба, конечно.

В гостинице он извлёк из сумки портативную пишущую машинку, вставил в каретку лист документа, и долго выравнивал шрифт литеры с незаконченной строчкой текста, в которой требовалось добавить, куда именно он уезжает. В текст, который он отпечатал: Я, Заплетин Василий Степанович, не возражаю против выезда моего сына Заплетин а Павла Васильевича за границу … он должен был вставить запятую, потом слова в государство Израиль, и только потом поставить точку. Здесь было опасно промахнуться, то есть недостаточно аккуратно выровнять буковки машинки с уже напечатанным текстом. Всё получилось, как нельзя лучше. Он потянулся к бутылке с водкой.

Глава 6. Человек — птица

По пути в туалет Заплетин приметил чем-то знакомого субъекта, сидевшего за столиком на двоих, тот столик неловко притулился к узкому простенку между дверями, ведущими в кухню и в туалет. Он взглянул на субъекта внимательней. Да, это был тот самый Иосиф, с которым Заплетин буквально на днях познакомился в русской церкви.