Сказки народов Сибири - [14]

— Ммааш! Ммааш!

Ер-Боко-каан кинулся под топчан, его верные жёны влезли в сундуки, крышками прикрылись.

А медведь с Чичканом на спине уже здесь!

Посреди ханского шатра, на хорошо утоптанном земляном полу, жарко трещал большой костёр. Над костром на железной цепи висел медный котёл. Когда медведь к постели кинулся, хан выскочил из-под топчана, к костру побежал. Медведь за ним. Семь раз вокруг костра хан обежал, медведь всё ближе, ближе! Тут хан подпрыгнул, за железную цепь ухватился, сам себя на цепь верхом посадил, над костром повис и заплакал:

— О-о, Чичкан, смерть ли моя пришла, добро ли меня ждёт? Спаси меня, сынок, уведи ты этого спереди жёлтого, сзади чёрного зверя…

Спрыгнул Чичкан с медвежьей спины, медведю поклонился.

— Будь счастлив, мальчик, — сказал медведь и ушёл.

Отпустил Ер-Боко-каан цепь, на землю упал, вскочил, шапку надел, усы рукой погладил, другой рукой в бок упёрся и на Чичкана смотрит. Смотрел, смотрел хан, глаза у него выпучились, усы поднялись, как у тигра: «Под худым седлом ходит добрый конь, в худой шубе растёт богатырь непобедимый», — подумал хан. Рука к золотым ножнам потянулась, глаза кровью налились:

— Мне, великому Ер-Боко-каану, и тебе — ничтожному Чичкану, из одной чаши вина не пить, в одном стойбище не жить. Уходи туда, куда на могучем соловом коне не скакал я никогда!

Земли под собой не чуя, выскочил из белого дворца Чичкан, не оглядываясь, побежал к своему маленькому, круглому, как сердце, шалашу.

Гнедой, часто-часто перебирая ногами, постукивая копытцами, ни на шаг не отстал, ни на шаг вперёд не забежал.

В шалаше, у потухшего костра, лежала мёртвая овца.

Громко заплакал Чичкан:

— Ярко горевший костёр угас, одна только овца была у меня, и той уже нет…

Но тут вдруг услышал тонкий жалобный голос, поднял голову и увидел ягнёнка. Крепко поцеловал его Чичкан, осторожно накинул ему на шею мягкий волосяной аркан. Жеребёнку Чичкан надел ременную узду, в последний раз посмотрел на свой круглый, как сердце, шалаш и пошёл искать место для стойбища.

Идут все трое — мальчик, ягнёнок и жеребёнок. Вдруг навстречу им сухой, как осенний лист, старичок Танзаган на маленьком кауром коне:

— Куда путь держишь, Чичкан-богатырь?

— Иду туда, где Ер-Боко-каан не бывал никогда.

— Видать не видал, а слыхать о той земле слыхал. Говорят, там овцы пасутся без хозяина, коровы ходят без пастуха, кони резвятся, не зная узды. Там белый шатёр поставлен тому, кто, других спасая, себя не жалел, кто ни зверю, ни человеку никогда не солгал, кто много работал, да мало спал. Иди, Чичкан, куда ягнёнок пойдёт, остановись там, где ягнёнок встанет.

Сказал — и нет его. Где стоял каурый конь, трава примята, куда ускакал, следа не видно.

И опять все трое шли, ни днём, ни ночью не отдыхая. На восьмую ночь ягнёнок встал — не сдвинешь его, будто в землю врос. У ног Чичкана — ласково ручей с травой разговор ведёт, над головой звёздные костры жарко горят. Мальчик воды из ручья зачерпнул, сам напился, жеребёнка и ягнёнка напоил, под открытым небом спать лёг.

Утром проснулся — сам себя не узнал. Вместо тулупа с девяноста девятью заплатами на нём шуба, крытая красным шёлком, ноги обуты в красные кожаные сапоги, под головой чёрный бобровый мех, на постели постланы серые волчьи шкуры, одеяло из красных лисьих шкур. Белая, как сахар, кошма висит на твёрдых, будто из меди отлитых, лиственных жердях. Тронешь их — они звенят, толкнёшь — будто в землю вросли, не шелохнувшись стоят.

Вышел Чичкан из белого шатра, увидал против двери золотую коновязь. У коновязи — Гнедой. Сбруя на нём шита жемчугом, седло бронзовыми бляшками украшено.

Чичкан кругом посмотрел — долина будто снегом заметена — белых овец не сосчитать, а впереди барашек с волосяным арканом. На холмах красные стада, на горах несметные табуны.

Выпрямился Чичкан, голову выше поднял, по-богатырски закричал, по-орлиному заклекотал! Приложил к губам маленький железный комус, густая песня через все долины протянулась. Двухструнный топшур взял — лёгкая песня по холмам разлилась.

Эту светлую песнь услыхали пастухи Ер-Боко-каана, на чистый голос прискакали. Увидели они неисчислимые стада, белый шатёр и Гнедого в затканной жемчугом сбруе. Повернули пастухи коней, помчались обратно к своему стойбищу.

Ер-Боко-каан, о Чичкане услыхав, как река, забурлил, как лёд, затрещал. На золотом ложе ему не лежится — постель будто раскалённый камень. Ни пить, ни есть не может, будто кость застряла в горле. Вскочил на своего солового коня, как буря, помчался, как вихрь, на вершину горы взлетел, стойбище Чичкана увидел и горько-ядовито закричал:

— У коровы длинный хвост, только шерсть на нём короткая. Мышонок-Чичкан раскинул шатёр, да не жить ему здесь! Завтра на восходе солнца мой отцовский лук покажет свою мощь, мои могучие руки силу свою испытают. Выходи, Чичкан, на смертный бой. Твой шатёр сожгу, твой скот заколю, в котлах сварю, своих воинов потешу. Мне, великому хану, и тебе, жалкому Мышонку-Чичкану, на одной земле не жить!

Сказал, дёрнул повод коня и, не дожидаясь ответа, ускакал.

Заблеяли овцы, замычали коровы, лошади заржали: