Сказки из жизни - [4]

Вот оно как получилось. Раньше наша земля была непригодна для жизни, а теперь и для смерти непригодна, оказывается.

— Сыночек, — сказала старуха, — уж теперь-то я никуда не уйду. Раньше мне некого было здесь оставлять, а теперь у меня появился ты. Как же я тебя оставлю?

Они сидели друг против друга, — верней, она сидела, а он стоял, потому что за столько лет совсем сидеть разучился, — и им было хорошо вдвоем, хотя «хорошо» было для них давно забытое слово. Им было хорошо на этой земле, не пригодной не только для жизни, но и для смерти, потому что немножко-то жизни в них осталось, совсем немножко старухиной жизни — на двоих.

— Помню, когда я была молодой, — рассказывала старуха, — у меня был солдатик вроде тебя. Такой был потешный. Я его спрашиваю, хорошо ли их кормят, хватает ли им еды, а он говорит: «Хватает, еще и остается!» — «А что же вы делаете с тем, что остается?» — «Доедаем, — говорит, — еще и не хватает!»

Это был старый анекдот, но старухе казалось, что это с ней случилось в жизни. Она хотела развеселить солдата, а то он там все один да один, наверно, соскучился.

За занавеской послышался смех.

— А вот когда я была молодая, — сказала смерть, выходя из-за занавески, — такая была легкомысленная, просто беда. Все у меня было хиханьки да хаханьки.

— Знаем мы твои хаханьки, — сказал солдат.

— Ну откуда ты можешь знать? Мы же с тобой только раз виделись.

— Разве этого мало? — сказал солдат.

— Это много, — сказала старуха.

Так они сидели и разговаривали. Женщины сидели, а солдат стоял.

— Вот когда я была молодая, — говорила старуха.

— А когда я была молодая, — вспоминала смерть.

И солдат вспоминал, как он был молодой…

Он и сейчас еще молодой, но тогда он был молодой по-другому.

Сказка о прожитой жизни

Григорий Свиридович гордился своими предками. Григорий Давидович стеснялся своих предков. А Григорий Леонидович не помнил ни своих, ни чужих, потому что был Григорий Леонидович воинствующим интернационалистом. Род настоящего интернационалиста начинается с отца, да и то лишь для того, чтобы интернационалиста можно было назвать по отчеству.

Они сидели на берегу Средиземного моря, и Григорий Давидович время от времени делал жест, будто закидывает удочку. Ну, обнаглел! Закидывать удочку в Средиземное море!

Они сидели на солнышке. Когда-то насиделись в темницах. Григорий Свиридович за чрезмерную гордость своими предками, Григорий Давидович — за сокрытие своих предков, а Григорий Леонидович — за недостаточно воинствующий интернационализм по отношению к малым национальностям.

Григорий Свиридович и Григорий Давидович были знакомы еще с молодых лет. Бывало сидят, разговаривают. Григорий Свиридович все о предках да о предках, а Григорий Давидович — тоже о предках, но не своих, а Григория Свиридовича. О своих же предках — молчок. Будто у него никогда не было предков.

Предки Григория Свиридовича были запорожцы, все на лошадях. А у Григория Давидовича не было предков на лошадях, разве что под лошадями. Как поскачут запорожцы на ляхов, так предки Григория Давидовича уже под лошадями. Хоть и не ляхи, а под лошадями. А как поскачут ляхи на предков Григория Свиридовича, предки Григория Давидовича опять под лошадями.

Не хочется говорить, но предки Григория Свиридовича недолюбливали предков Григория Давидовича. И нередко предавались этому губительному чувству. Бывало и так, что на помощь им приходили предки Григория Леонидовича и даже предки других, совершенно посторонних людей.

И если бы только предки. А современники? И на лошадях не скакали, а сколько потоптали людей. Заглянули бы предки в наши времена, у них не то, что волосы, кости встали бы дыбом.

Людей сажали, как картошку. Но картошку сажают ненадолго, на пару месяцев, а людей сажали на долгие годы. Так посадили Григория Свиридовича — за чрезмерную любовь к своим предкам, так же посадили и Григория Давидовича — за сокрытие своих предков, и еще за анекдоты. Тогда они казались Григорию Давидовичу остроумными, а теперь он не видит в них ничего смешного. Теперь он вообще не понимает, почему люди смеются над анекдотами. Может, у него пропало чувство юмора? Может быть, оно пропадает в темницах, как фотопленка на свету?

Он сделал жест, будто подсекает. Когда-то он был крупнейший на Украине рыбак, хотя и не такой знаменитый, как Натан Рыбак, украинский писатель.

Сейчас они сидели на солнышке, на скамеечке. Времена переменились. Григорий Свиридович уже не так гордился своими предками, Григорий Давидович уже не так стеснялся своих предков и даже чуть-чуть ими гордился. Но, конечно, прямо этого не высказывал. Он вообще многого прямо не высказывал, такая у него была жизнь. А Григорий Леонидович остался интернационалистом, но таким невоинствующим, что его хоть голыми руками бери.

Они сидели на скамеечке и разговаривали. Точнее, разговаривали Григорий Свиридович и Григорий Давидович, а Григорий Леонидович никак не мог вспомнить, что он хотел сказать. А если вспоминал, что хотел сказать, то не мог вспомнить, сказал он это или только собирался. А когда вспоминал, что сказать собирался, вылетало из памяти, что именно он собирался сказать.