Сказки и несказки - [25]

— Володя, а Володя? Ты чего лежишь?

Он, конечно, лежит, он уж умер, а я нарочно за него говорю, будто бы он сам:

— Так, лежу, это я нарочно.

— Знаешь, Володя, ты лучше вставай. У меня какая штука!

И сама жду. Думаю — а вдруг он скажет:

— А ну-ка, покажи-ка!

— Володя, — говорю, — право ты бы лучше встал из гробика, а то мама все плачет, что ты умер. Я тебе про двух мальчиков расскажу.

Он молчит. Я ему в гробик постучала — не отвечает. Тогда я пошла и будто про себя говорю:

— Ужас сколько шоколаду! Просто не знаю, куда деть. Пойду отдам Турочке…

Володю схоронили, а мама мне все говорила:

— Катюк! Разве ты Володю не любила? Какая ты недобрая девочка, совсем не жалеешь его. Разве тебе без него не скучно?

Маме было очень обидно, что я не плакала и не скучала. А я уж такая была тогда… Я еще плохо понимала. А только я должно быть скучала по Володе, только иначе, чем мама.

Я вот, например, играла с ним еще долго, уж после того, как он умер. Возьму какие-нибудь игрушки и начну делить. Эти — Володе, а те — мне. И сама с ним разговариваю, и за него говорю, и за себя говорю. И почему-то за него всегда говорила толстым голосом, точно он большой и сердитый.

— Володя, можно в пароход поиграть?

— Нельзя! Не сметь!

— Ну, Володичка, можно немножко, две минуточки…

— Ну, ладно. Только не сломать! Слышишь?

— Слушаю, ваше высокоблагородие!

Сказку про двух мальчиков я ему каждый день рассказывала. И вот странно! Иногда я что-нибудь новое к ней присочиняла и потом сейчас же, будто по-Володиному, сердилась:

— Катька! Как ты смеешь не то выдумывать! Большой мальчик книгу нес, а ты говоришь арбуз. Разве это можно!

— Я, Володичка, больше не буду.

— Ну, то-то же, смотри у меня!

А на следующий раз опять что-нибудь выдумаю, чтобы опять с Володькой поссориться…

И так я долго с ним играла и разговаривала, должно быть целый год. А мама как услышит, сейчас начинает плакать.

У меня подруг никаких не было, я всегда одна была, когда была маленькая. Только вот теперь у меня есть подруги, Соня с Маней.

Ну, теперь то уж мне десять лет через полгода будет!..

2. Про медвежонка

А то был у меня лохматый медвежонок, мяконький, плюшевый, а на лапах белое, замшевое, а глаза из бусинок.

Сколько у меня было игрушек, — а я больше всех любила медвежонка!

Он был смешной смешнущий! Я ему сшила рубашку длинную-предлинную, а мордочку поверну на бок: он и смотрит…

Ему лапу как-нибудь повернешь, — он так и останется. Можно бросить на пол, — он все лапки вверх держит.

Послушный был и меня очень любил. Положишь его спать, — лежит, погладишь, — а он мяконький, шерстка длинная. Звали его Мишкой; за то, что он медвежонок: медвежонки все Мишки. Мой Мишка был самый лучший.

А потом Мишка куда-то пропал. Уж искали его, искали, под кроватью искали, и в саду смотрели, так и не нашли. Я уж думала, не убежал ли он в лес куда-нибудь? Думаю: гадкий Мишка, я тебя так любила, так тебя всегда кормила хорошо, а ты от меня убежал!

Мы жили в деревне, а там за речкой сейчас лес, сначала кустики и деревца, потом сразу елки высокие. Мы ходили за земляникой и за грибами. Только я всегда поганок набирала.

Если Мишка в лес убежал бы, так его другие медведи загрызли бы, потому что они настоящие, а он плюшевый и маленький. И пропал он вместе с рубашечкой. И так мне было жалко Мишку, что я все плакала.

Соня тогда говорит:

— Ты, Катя, не плачь. Твой Мишка не потерялся. У него просто заболела ножка, и он теперь лежит в больнице, а потом опять вернется домой.

Батюшки, я как обрадовалась! Даже нервы сейчас перестали болеть. Написала сейчас Машке письмо: я еще писать не умела по-настоящему, как буквами пишут, а просто писала карандашом разные штучки. Мишка-то, все равно, хорошо понимал. Мы и раньше палочками переписывались. Он в саду сидит, а я в столовой, и все ему телеграммы посылала, а он мне отвечал, конечно, не в самом деле. Хотя он, правда, умный был, рожица у него была умная такая, и глазки из бусинок.

Пишу:

— Милый Мишка! Пожалуйста, напиши мне поскорее, вылечилась ли у тебя ножка. Напиши мне, пожалуйста, когда ты приедешь из больницы. Турочка (у нас собаку звали) тебе кланяется; она очень скучает. Любящая тебя Катя («Катя» я умела буквами писать).

Потом я возьму вырежу ножницами со старого конверта марку и налеплю на письмо. А когда идем с Соней гулять, я потихоньку в почтовый ящик бросала. Ящики-то высокие, а я от Сони отстану, встану на цыпочки и засуну письмецо в ящик.

Потом Соня однажды приходит и говорит:

— Катя, тебе письмо пришло.

Батюшки, как я обрадовалась! Это Соня сама письмо написала, да я-то тогда была маленькая и не понимала. И думала, что и вправду Мишка прислал мне письмо из больницы.

А письмо было на открыточке, и нарисованы были медвежатки, пять медвежаток рядышком. У меня это письмо потерялось, когда мы переезжали на квартиру — так мне его жалко. Это было первое письмо, которое я получила; потом мне три письма Маня писали, когда ездила в Киевскую губернию, а Соня прислала две открытки из-за границы. Соня ведь теперь замужем, не подруга моя Соня, а старшая сестра Соня. Вот это она мне и письмо от Мишки написала. Я потом расскажу, как Соня замуж выходила, — я тоже тогда плакала очень.