Когда-то страусы славились красотой; крылья их были велики и сильны. Однажды вечером другие могучие лесные птицы сказали страусу: «Брат, завтра, бог даст, полетим к реке напиться!» И страус ответил: «Захочу и полечу!» На заре птицы полетели. Все выше и выше взвивались они, все ближе и ближе к солнцу, Божьему оку. Страус летел один, впереди всех, горделиво, стремясь к самому источнику света и полагаясь лишь на свои силы, а не на подателя их; он говорил не «Бог даст», а «захочу», и вот ангел возмездия сдернул с раскаленного солнечного диска тонкую пелену — в ту же минуту крылья страуса опалило, как огнем, и он, бессильный, уничтоженный, упал на землю. Никогда больше он и весь его род не могли подняться с земли! Испугавшись чего-нибудь, они мечутся как угорелые, описывая все один и тот же узкий круг, и служат нам, людям, живым напоминанием и предостережением.
Хельга задумчиво опустила голову, посмотрела на страусов, мечущихся не то от ужаса, не то от глупой радости при виде своей собственной тени на белой, освещенной луной, стене, и душою ее овладело серьезное настроение. Да, ей выпала на долю богатая счастьем жизнь, что же ждет ее впереди? Еще высшее счастье — «даст Бог!»
Ранней весною, перед отлетом аистов на север, Хельга взяла к себе золотое кольцо, начертила на нем свое имя и подозвала к себе своего знакомого аиста. Когда тот приблизился, Хельга надела ему кольцо на шею, прося отнести его жене викинга, — кольцо скажет ей, что приемная дочь ее жива, счастлива и помнит о ней.
«Тяжеленько это будет нести! — подумал аист. — Но золото и честь не выбросишь на дорогу! «Аист приносит счастье», — скажут там на севере!..»
— Ты несешь золото, а не яйца! — сказала аистиха. — Но ты-то принесешь его только раз, а я несу яйца каждый год! Благодарности же не дождется ни один из нас! Вот что обидно!
— Довольно и собственного сознания, женушка! — сказал аист.
— Ну, его не повесишь себе на шею! — ответила аистиха. — Оно тебе ни корму, ни попутного ветра не даст!
И они улетели.
Маленький соловей, распевавший в тамариндовой роще, тоже собирался улететь на север; в былые времена Хельга часто слышала его возле Дикого болота. И она дала поручение и соловью: с тех пор.
Жил в усадьбе старик хозяин, и было у него два сына, такие умные, что и вполовину хватило бы. И решили они посвататься к королевне — отчего же нет? Она сама объявила, что возьмет в мужья того, кто за словом в карман не лезет.
Двое умников готовились целую неделю; больше времени у них не было, да и того достаточно: начатки знаний у них были, а это главное. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, с начала до конца и с конца до начала. Другой изучил всю цеховую премудрость: что какому цеховому старшине полагается знать; стало быть, мог рассуждать и о делах государственных — так, по крайней мере, он сам полагал. Кроме того, он был франт и умел вышивать подтяжки, а это немалое искусство.
— Королевна будет моей, — говорил и тот и другой.
И вот отец дал каждому чудесного коня; тому, который знал словарь и газету, — вороного, а тому, который был цеховым знатоком и умел вышивать, — белого. Оба смазали себе уголки губ рыбьим жиром, чтобы пошевеливались побыстрей. Все слуги высыпали во двор поглядеть, как они сядут на коней. И вдруг прибежал третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и в расчет не принимал. Далеко ему было до своих ученых братьев, и называли его попросту Дурень Ганс.
— Вы куда это собрались, что так распарадились? — спросил он.
— Ко двору. Хотим выговорить себе королевну. Или ты не слыхал, о чем барабанили по всей стране? — И они рассказали ему, в чем дело.
— Эге, так и я с вами, — сказал Дурень Ганс.
Братья только засмеялись и тронулись в путь.
— Отец, давай и мне коня! — закричал Дурень Ганс. — И меня разбирает охота жениться. Возьмет меня королевна — ладно, а не возьмет — я ее возьму.
— Полно пустое болтать, — сказал отец. — Не дам я тебе коня. Ты и говорить-то не умеешь. Вот братья твои — те молодцы.
— Не дашь коня — возьму козла, — сказал Дурень Ганс. — Козел мой собственный и небось довезет меня. — И он уселся на козла верхом, всадил ему пятки в бока и помчался по дороге во всю прыть.
— Го-го! Берегись! — крикнул он и запел во все горло.
А братья ехали себе потихоньку, не говоря ни слова: надо же было хорошенько обдумать заранее все шутки и острые словечки, сразу-то ведь они в голову не придут.
— Го-го! Вот и я! — закричал им Дурень Ганс. — Гляньте, что я на дороге нашел. — И он показал им дохлую ворону.
— Дурак, — сказали они. — Куда она тебе?
— Я ее королевне подарю.
— Подари, подари! — засмеялись они и поехали дальше.
— Го-го! Вот и я! Гляньте, что я еще нашел. Это не каждый день на дороге валяется.
Братья поглядели.
— Дурак, — сказали они. — Это же просто деревянный башмак, да еще без передка. Ты и его королевне подаришь?
— Непременно, — сказал Дурень Ганс.
Братья засмеялись и уехали вперед.
— Го-го! Вот и я! — опять закричал Дурень Ганс. — Одно к одному. Вот находка так находка.
— Ну, что ты там еще нашел? — спросили братья.
— О-о, — сказал Дурень Ганс, — просто и слов не подберешь. То-то королевна обрадуется.
