И в один прекрасный день, а точнее ночь, Егорплатоныч понял, что больше так продолжаться не может: он должен быть с Ней навечно, не расставаясь. К тому же, каждый раз засыпая, он боялся, а вдруг ему приснится не Она, а, например, профсоюзное собрание, как это бывало раньше. Тогда бы он наверняка прямо на собрании покончил жизнь самоубийством, проглотив пятилетнюю подшивку соцобязательств их славного коллектива. Да и ты, мой недоверчивый и многоопытный читатель, уже ворчишь, наверное. Что это, мол, за подозрительный субъект, который бывает хронически счастлив по ночам, растянув один сон, как опытный киношник, на множество серий, в то время как это никогда не удавалось гораздо более достойным товарищам? А может быть автор, начитавшись Андре Бретона и других чуждых нам теоретиков, тайно пропагандирует тлетворные основы сюрреализма?
Нет, нет, уважаемый, никаких таких «измов» я не знаю, а то, что все рассказанное правда, может подтвердить ну хотя бы КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА.
В общем, так или иначе, но Егорплатонычу надо было что-то делать, а положение казалось безвыходным. Но выход был найден: ведь если встречаться с Ней можно только во сне, а жить без Нее невозможно, то остается только навеки заснуть. Но не тем холодным сном могилы, а буквально, и однажды Егорплатоныч вернулся домой совершенно растрепанный, но бережно прижимая к груди свой пузатый портфель. С величайшими предосторожностями он извлек оттуда запотевшую поллитровую банку, в которой вяло жужжала какая-то подозрительная муха. «Совсем рехнулся Кузькин», — ахнула КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. Но Егорплатоныч, властно отодвинув с дороги заслоняющий горизонт мраморный бюст супруги, достал из безразмерного портфеля великолепный букет пурпурных роз («рублей на пятнадцать разорился», — машинально отметила КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА), прошел к кровати и, как был в ботинках и шляпе, с букетом и склянкой, торжественно возлег на остывшее супружеское ложе. После этого он положил букет себе на грудь, двумя пальцами достал из банки слегка удивленную муху и сунул ее подмышку.
— Есть! — вскрикнул он совершенно счастливый, — Укусила! — После чего повернул голову в сторону совершенно ошалевшей жены.
— Клавдия, — сказал Егорплатоныч необычайно торжественно и взволнованно, — только что меня укусила муха цеце, которую мне привез из Африки один знакомый. Очень скоро под воздействием трипаносом, переносчиком которых, как известно, является это милое насекомое, я засну летаргическим сном надолго, может быть, до самой смерти. Прошу тебя, не буди меня и не тревожь. Я сделал это сознательно, чтобы никогда не разлучаться с той, которую полюбил. Да, придут с работы, отдай им готовый квартальны отчет, он в тумбочке. Не горюй и не плачь. Я иду к Ней. Я знаю, Она ждет меня…
Последние слова он произнес уже шепотом, с закрытыми глазами. Через несколько секунд Егорплатоныч заснул, чтобы уже никогда не просыпаться.
Когда через день спящего Егорплатоныча пришли навестить сослуживцы, они не узнали его. На кровати, крепко сжав почему-то все еще свежие розы, спал совсем другой человек. Прямо перед ними счастливо улыбался кому-то Егор Кузькин, познавший любовь…
